— Бяслаг говорит, ты один убил
тридцать моих солдат.
— Если Бяслаг говорит, значит, так и
есть, — спокойно ответил мой учитель. — Я не считал.
— Осторожее, монах!
Каган, подался вперёд на своём троне
— я и не заметила, как снова уставилась на него. Неприятное
обрюзгшее лицо, лысая макушка, но почему-то не сбритая "чёлка" на
лбу и длинные волосы, заплетённые над ушами в две косички,
свёрнутые в кольца и украшенные нитками жемчуга. Истинный властелин
диких кочевников!
— Будь на моём месте менее
снисходительный повелитель, твой язык уже лежал бы у меня на
ладони, — запальчиво проговорил он.
Фа Хи ничего не ответил, и каган,
откинувшись на спинку трона, скосил глаза на меня.
— А это?
— Один из моих учеников, — ровно
проговорил Фа Хи. — Торговцы-латиняне, среди которых был и отец
этого мальчика, останавливались в монастыре несколько месяцев
назад. Мальчик захворал лихорадкой, и его оставили на наше
попечение, опасаясь, что дорога его убьёт.
— Латиняне, — каган посмотрел на меня
внимательнее. — К моему трону приходят представители всех народов,
в том числе и латиняне. Ты похож и не похож на тех, кого мне
доводилось видеть до сих пор. Как твоё имя?
Фа Хи уже открыл рот, собираясь
ответить за меня, но я его опередила:
— Марко Поло.
Фа Хи едва слышно выдохнул, а каган
продолжил допрос:
— Откуда ты родом?
— Из Венеции.
Надеюсь, с географией местной Европы
этот расфранченный дикарь знаком не настолько хорошо, чтобы поймать
меня на вранье, если в этой реальности Венеции не существует.
— Венеции? — он озадаченно наморщил
лоб. — О таком селении не слышал.
— Селении! — фыркнула я. — Это —
город на воде, очень красивый и необычный. По его улицам
передвигаются не на маш... лошадях, а на лодках.
— Красивый? — переспросил каган. —
Красивее, чем моя столица?
— Да, — не задумываясь, ответила я. —
И намного.
По рядам присутствующих пронёсся
ропот, а в моём сознании прозвучал предостерегающий голос Фа
Хи:
— Не говори больше ничего.
Но каган, переглянувшись с ханшей,
усмехнулся:
— А юнец — смел. Может, даже слишком.
Скажи что-нибудь на своём языке.
Физически ощущая исходившее от Фа Хи
напряжение, я невозмутимо выдала:
— Лашате ми кантаре, уна канцоне
пиано, соно ун италиано веро, — папа обожает Тото Кутуньо. А в
качестве последнего штриха добавила:
— О соле мио.