— Никого чужого в Сумрачках не было уже многие месяцы, это
точно. Но я вот, что подумал… А как выглядит эта заморуха? Не могли
мы… Ну, пропустить ее появление? Есть же твари, неотличимые на вид
от людей, может и тут…
— Нет, — отмахнулся я. — Вернее, да — заморухи выглядят почти
как при жизни, но они совершенно теряют разум. Вы бы сразу…
Я осекся.
Страшная, но стройная догадка холодной вспышкой озарила
разум.
— Дети, — быстро заговорил я. — Есть в Сумрачках маленькие дети?
Те, что еще не говорят и не ходят?
— Есть, — медленно кивнул староста. — А что?
Я выразительно глянул на него, ничего не говоря. Искренний
интерес на лице Алмериса сменился недоумением, а затем и выражением
ужаса пополам с отвращением. Кажется, старосту наконец-то
по-настоящему проняло.
— Не-е-ет…
— Это единственный вариант. Если среди вас, конечно, нет
безумцев, скорбных умом настолько, что в поведении они не
отличаются от животных.
Ответом мне было молчание.
— Я так и думал. Собирайтесь, надо обойти все семьи с грудными
детьми.
— О, Провозвестные Луны… — потрясенно прошептал жрец.
Мы высыпали на улицу и всей гурьбой принялись обходить дома, в
которых жили семьи с детьми. Их оказалось довольно много, и это
меня удивило. Почему-то раньше я не задумывался, что нелюди могут
точно так же, как и “чистые” хотеть обычной семейной жизни. Мне
казалось, что рождение ребенка среди них — исключение, а вовсе не
рядовое явление. Но еще больше меня удивило другое: большинство
детей на вид были совершенно нормальными! И не только на вид — даже
используя свои егерские способности, я не смог обнаружить в малышах
никаких изменений.
Удача улыбнулась нам далеко не сразу. Лишь в одиннадцатом по
счету доме я заподозрил неладное. Заподозрил сразу, едва перешагнув
порог. А принюхавшись, почувствовал шлейф заморухи. Совсем слабый,
но очень характерный: засохшие цветы с дорожной пылью и тонкой
выбивающейся ноткой черемши. Фантомный “запах” исходил из стоящей в
углу единственной комнаты детской люльки.
Я оттеснил плечом хозяйку и устремился к источнику.
— Что?.. Стой! — Женщина бросилась мне наперерез. Выглядела она
совершенно нормально и, кажется, была обычным человеком. Кроме нее,
в доме больше никого не было, а само жилище выглядело бедно и
запущено. — Стой!
Она замерла между мной и люлькой, затравленно озираясь по
сторонам. Худая, изможденная, с мышиного цвета волосами, она
куталась в тонкий пуховой платок поверх простой сорочки.