— Спасибо говорит. Спасибо, оно такое, в угол не поставишь...
Вот, как сделаю тебя рабом, хе-хе-хе. Бирки-то нету!
— Чего нету?.. — меня как ледяной водой окатывает, а глаза сами
собой начинают метаться, ища пути к спасению. Если честно, задаю
вопрос на автомате, мозг уже занят совершенно другой задачей...
А дядька и не думает прерывать свою речь, такую же спокойную,
будто не замечая, как я всполошился. Может — и правда, не замечая.
Хорошо бы, если так…
Смысл того, что он говорит, до разума доходит не сразу, но
слова всё же откладываются в памяти. Стараюсь успокоиться и
вникнуть в суть. Надо попытаться понять, что случилось. И куда я
попал. Это первоочередное сейчас.
— Бирки, говорю, нету! Имперской. У всех должна быть. Кто не
гражданин, кого местные не могут опознать — особенно! А у тебя
прямо на роже написано: варвар, как есть варвар. Самый настоящий! А
раз варвар, значит, и бирка положена.
— Так есть она, наверное... Потерялась... — отвечаю невпопад,
лишь бы что-то сказать. Ясное дело, что если и была она, вспомнить
вряд ли получится. А вот заставить бородача выдать ещё немного
такой необходимой сейчас информации, это очень нужно.
— Нетуть, нет её! Вообще нету! Нигде не видал, а я ж и по улице
прошёлся, туда-сюда, хорошо смотрел. Тоже думал, обронил небось.
Нельзя же так, посреди Империи, да без бирки... Ладно тебе,
пострел, не трясись ты, аки заяц! Не буду рабом делать. Сам-то из
вольноотпущенных. Свободу ценю. Но, всё равно... Ты уж прости, но
должен будешь!
— Да не вопрос, дядь... — расслабиться не получается, если
честно. Не очень-то доверяю теперь ему. Свалить бы под шумок... Но
стараюсь делать вид, что всё в порядке. — Как вас звать-то?
— Гурт я. Кузнец тутошний, деревенский. А тебя как
звать-величать? Чьих будешь?
— Я... Не помню.
— Как это, «не помню»?
— А вот так. Вообще не помню. Кто, откуда... Очнулся — бьют. Что
раньше — без понятия. Не знаю, —врать смысла нет, говорю, как есть.
Знал бы, что врать, может, и навешал бы лапши, а так — поймают ещё
на какой мелочи. Да и смысл-то говорить неправду, когда даже сам не
знаешь, чем сделаешь себе лучше, а чем только хуже?
Кузнец какое-то время молчит, переваривает сказанное. Потом,
почесав густую бороду и смешно выпучив единственный глаз, задумчиво
тянет:
— Да-а-а, дела-а-а... Не, ну слыхивал я, конечно, и такое
бывает. Вон, у Белого, с соседской деревни. С телеги сверзился,
головушкой буйной о камень приложился. Позабыл всё, напрочь, даже
жену свою позабыл, ты подумай только! Опять полез к ней
знакомиться, будто впервые увидал... И говорит ещё, ты послушай,
всё так же и теми словами, как когда всамделишно, впервые,
знакомился... Да ладно ты, не кручинься! Бывает, — Гурт по-своему
истолковывает гримасу, непроизвольно возникшую на моём лице от
такой безусловно интересной, обнадёживающей, и чрезвычайно
актуальной сейчас истории. — Может, вернётся всё. Поживи тут пока,
там и вспомнишь. Куда тебя такого пускать, ущербного... Но помогать
будешь! А то ведь, страдал всё я, думал, ни детей, ни толкового
кого, кого б в ученики можно взять, на хозяйстве чтоб подсобил.
Местные, вона, все нос воротят. мол, чтоб у бывшего раба... Хотя
как сделать что надо, тут же прибегают. Такие вот люди. Да и мне
они самому, если честно, не очень. А тут —о как вышло! Как
специально! Не иначе, сам Рогатый услышал, послал тебя!