– Убивали только тех, кто поднял восстание. Других мы не
трогали, – ответил он холодно.
– А почему поднялось восстание, знаешь? – последовал новый
вопрос.
– Нет, откуда мне знать, – сказал Аэций. – Вот думал, ты мне
расскажешь.
– Я тоже думал, многое думал, – пустился в рассуждения старый
норк. – Хочешь послушать байку, которую о тебе сложили? Пришел в
наши земли могучий великан. Спустился с высоких ромейских гор и
начал притеснять селян, отбирая землю для своих солдат. И был он
таким огромным, что легко перешагивал через макушки сосен в долинах
и на горных склонах. Но, какой бы невиданной ни была его сила, он
не смог переправиться через реку, когда начались проливные дожди.
Погибали его люди и лошади, и тогда пришел к нему старейшина
норков, – ткнул он кулаком себе в грудь, – и показал великану, как
надо построить из бревен плавучий мост. Помнишь, что ты сказал мне
тогда? Ты сказал – проси за это, что хочешь. И о чем я тебя
попросил? Оберегать наши земли. Наших селян и наших горы.
– Разве я этого не делал?
– Делал, – кивнул старейшина. – До тех пор, пока не умерла
Сигун. А ведь она умерла по твоей вине.
– Замолчи, – перебил Аэций. – Ты ничего не знаешь.
– Знаю! И ничто не заставит меня замолчать, – воскликнул упрямый
старик. – Твоя Сигун подарила тебе сыновей. Она была чиста как
родник. Но ты поверил, что родила их не от тебя, а от злого
духа...
– Не поверил.
– Тогда почему ты убил их?
В потемневших глазах старейшины застыли негодование и упрек.
Аэций мог бы ответить, что в ту пору был слишком молод, слишком
растерян и не мог поступить иначе, но правда была в другом. Сигун
родила ему двойню и словно безумная повторяла, что один из детей
появился от злого духа, верила в это, считала, что так случилось
из-за того, что в юности занималась ведовством. Их сыновья
появились на свет непохожими друг на друга, словно и впрямь
происходили от разного корня. Принимавшая роды повитуха подливала
масла в огонь, говорила, что надо убить обоих, ведь теперь не
узнаешь, который рожден от Аэция, а который от злого духа,
соблазнившего его жену Сигун. «Убей их. Убей, пока об этом никто не
дознался», – повторяла она. – «А не то, как дознаются, растерзают и
детей, и мать».
Аэций слушал, как рыдает Сигун, смотрел на крохотные детские
головенки и понимал, что повитуха права. Детей не оставят в покое,
пока не убьют. Их будут обвинять в пожарах, в наводнениях, в
болезнях, а, значит, выбор только один. Увезти сыновей подальше от
места, где они родились. Тогда через пару лет их можно будет выдать
за братьев, рожденных в разное время, и никто не дознается, что это
те самые дети, которых родила Сигун.