– Какое поручение? – ответил Аэций, не понимая, куда она
клонит.
– В письме я пригласила вас приехать в Равенну, а не в
Аримин.
– В Равенне меня обвинили в убийстве Констанция Феликса. Я не
смог усидеть на месте.
– Ах, не могли усидеть, – кивнула головой августа. – Смела ли я
надеяться, что услышу иную причину.
– Я не убивал Констанция Феликса, – произнес Аэций, отвечая на
самый главный вопрос, застывший у неё на губах. – Не убивал хотя бы
потому, что все это время не вылезал из боя в Галлии, в Реции и
снова в Галлии. Не убивал его беременную жену, у которой по
какой-то причине попал в немилость. На моем мече нет и не было их
крови. Но, похоже, истина никого не волнует. Любого слова
достаточно, чтобы меня обвинить.
– Вы ошибаетесь, – сказала августа и, сделав многозначительную
паузу, добавила. – Их убили не мечом. А копьем. Не скрою, сначала я
поверила тому, что сказала жена Констанция Феликса…
– Так все-таки я не заслуживаю доверия? Вот почему меня
отстранили от командования? – помрачнел Аэций.
– Ах, перестаньте. Не вам говорить о доверии, – возразила Галла
Плакидия. – Вы-то сами доверяете своей божественной госпоже? В
Римском Сенате никто не сомневается в том, что вы убийца.
Переубедить их нельзя, но можно заставить умолкнуть. Хотя бы на
время. Хотя бы на этот год.
– То есть меня отстранили от командования на год?
– Свое решение я собиралась объявить в Равенне, – уклончиво
ответила августа, – но придется сделать это сейчас. Хотя вы и
приложили все мыслимые усилия, чтобы мне помешать.
– Я? Каким же образом?
– Поединком с Бонифатием. Ранили его. Теперь он весь в крови. Вы
будто нарочно доказываете худшее, что о вас говорят.
Аэций лишь передернул плечами.
– Как можно было назначить Бонифатия магистром армии после того,
как он предал…
– Предал не по своей вине, – поправила его августа. – Вы же
знаете эту историю не хуже меня. Бонифатий получил письмо, на
котором стояла ваша подпись. Только представьте силу этой подписи,
в которую верят как в молитву.
– Чушь. Он хотел предать и предал, – вспылил Аэций и,
спохватившись, добавил. – Прошу извинить, я выразился слишком
грубо, но уверяю вас совершенно точно.
– Вы ведете себя как варвар, – заметила ему августа. – Хотите,
чтобы вам доверяли, но сами не доверяете никому. Как только правда
всплыла наружу и недоразумение с письмом разъяснилось, Бонифатий
тотчас же выступил против вандалов, проявив при этом необыкновенную
храбрость…