Что-то со звоном упало, но она не повернулась на звук. Игнорируя
инстинкт самосохранения, Дейдра подавалась вперед. Но вместо
ожидаемого короткого полета вниз ее отбросило назад − в прохладу
комнаты.
* * *
Валум был недоволен. Джеймс догадался по складке между бровей.
Выходя из покоев пленницы, он комкал в руке листок бумаги. Похоже,
известия были неприятными.
− Будь особо внимателен, − сказал первый магистр. − В ближайшее
время она будет не подарок.
Он ушел, громко топая по каменному полу. Эхо вторило его шагам,
напоминая удары гонга.
Джеймс решил попытать счастье и уговорить пленницу поесть.
Захватив поднос с фруктами, которые, по его мнению, любят все
девушки, он вошел в комнату.
Поднос выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. Фрукты
покатились по полу разноцветными шарами. Девушка, за жизнь которой
он отвечал головой, стояла в оконном проеме. Еще секунда и
прыгнет.
Джеймс кинулся к ней. В последний миг схватил за талию и дернул
назад. Под ногу некстати попало яблоко, Джеймс потерял равновесие,
и они вдвоем повалились на пол.
− Пусти меня! − она быстро оправилась от шока и забилась в его
руках.
− С удовольствием, − он оттолкнул от себя девушку. Прикасаться к
ней было все равно, что сугроб обнимать. Но и волнительно – никогда
еще он не был так близок с женщиной. Деревенские девушки не
подпускали его к себе. В столице же ему было не до того, да и
стеснялся он заговаривать с противоположным полом.
Джеймс вскочил на ноги и задернул занавесь. В комнате снова
воцарился полумрак.
Девушка сидела на полу и смотрела на него снизу вверх взглядом
полным ярости. На мгновение он пожалел, что вмешался. Пусть бы
прыгала, злющая бестия.
− Если думаешь, что остановил меня, то ошибаешься, − она
поднялась и оправила платье.
− Я прикажу заколотить окна, − сказал Джеймс. − Сегодня же.
− Найдутся другие способы достойно уйти из жизни.
− В самоубийстве нет ничего достойного.
− Так полагают теплокровные. Мой народ иначе воспринимает
смерть. Для своих я уже мертва. Мне нет пути назад. Стоит ли
цепляться за такую жизнь?
Она выглядела расстроенной. Письмо, которое Валум гневно смял,
огорчило не его одного.
− Не знаю, что тебя опечалило, но оно не стоит твоей жизни, −
произнес он.
− Отец назвал меня предательницей и трусихой. Смыть позор в
силах только моя кровь. Он просит меня не противиться судьбе и
умереть с честью. Как я могу ему отказать?