– Что тебе? Шурику ищешь?
– Она в вашем шатре. Уснула. Я прошу разрешения забрать
девочку.
Вместо ответа, машу рукой, мол, иди за мной. Тихонько вхожу, в
свете масляного светильника вижу спящую на моей походной кровати
девчушку. Шурика разметалась во сне, раскинув ручки в стороны,
чёрные волосы выбились из-под головной накидки, которую здесь носят
все, и рассыпались по подушке. Тапочки-туфельки с загнутыми носками
сброшены, лежат возле кровати.
Тихонько подхожу к койке, всматриваюсь в девочку. У старика
будет отрада, когда он не сможет уже лечить. Она вырастет настоящей
красавицей… Кому-то повезёт.
Служанка почтительно стоит позади меня, а я застыл на месте, не
в силах оторваться от картинки перед собой. Я не знаю, как сложится
судьба ребёнка. Мы, фиорийцы, кто пригрел и спас её семью от
империи, скоро уйдём, и она с дедушкой останется в чужой стране.
Конечно, ремесло лекаря уважается всюду, даже в Рёко. Но старик –
чужак, и, естественно, найдётся много желающих обратить его в
рабство.
Служанка просовывается мимо меня, тянет руки к спящей Шурике, но
я останавливаю её, ухватив за плечо:
– Не надо. Я сам.
Женщина отступает, её глаза под низко повязанным покрывалом
расширяются от удивления, а я бережно беру девочку на руки и шепчу
служанке:
– Веди.
Она вновь сгибается в поклоне, торопливо семенит впереди. Я со
спящей малышкой на руках шествую не спеша, потому что каждый мой
шаг как три её. Вскоре мы добираемся до почти опустевшего
госпиталя. Служанка подходит к одному из крытых возов, откидывает
небольшую лесенку, приделанную сбоку, отодвигает занавеску. Из
проёма сочится тусклый свет, и я слышу голос, что-то спрашивающий
на тушурском. Но молодая женщина отвечает на всеобщем:
– Господин Долма, к вам гость.
– Я сейчас выйду, – мгновенно реагирует лекарь и
спустя мгновение появляется в проходе.
При виде меня с его внучкой на руках чуть не шарахается, на его
лице появляется испуг, но я делаю шаг вперёд, и он отступает, давая
мне войти. Внутри очень скромно. Несколько мешков, походный таган
на треноге над очагом из плоских камней, скреплённых глиной. В
углах – расстеленные прямо на дощатом дне повозки две тощие
постели. Однако… Непорядок! Очень аккуратно опускаю Шурику на
подстилку. Девочка чуть завозилась, но сон у неё крепок, и всё
обходится. Старик смотрит на меня, я же молча выхожу наружу и
обращаюсь к почтительно застывшей служанке: