— Что он получил за это? —
поинтересовался я.
— Больше земли, выше должность при
дворе, — Анри пожал плечами, — мне какое было до этого дело.
— Судя по тому, как ты начинаешь
хмуриться, дальше все пошло не по плану родителей, — заметил я, и
на лице рыцаря появились суровые морщины.
— Все верно, Витале, — тяжело
вздохнул он, — когда виконтесса разрешилась от бремени, она бросила
ребенка кормилицам и забыла о нем и обо мне, вернулась во дворец,
чтобы снова попытаться добиться внимания короля. Она не
воспринимала меня как мужа от слова совсем.
— Что на это сказали родители?
— Смирись, — он хмыкнул, — мне,
восемнадцатилетнему, полному сил и ярости мужчине, сказали смирись,
Витале. Видеть, как твоя жена бегает за королем, оголяет свои груди
и ноги, только чтобы он ее снова заметил.
— Да уж, — я покачал головой, — не
позавидуешь подобному.
— Я убил на дуэлях тридцать человек,
которые посмели ехидно высказываться по этому поводу, — он хмуро
посмотрел на меня, — но с каждым месяцем все становилось только
хуже. Отчаявшись привлечь внимание короля, жена, видимо, слегка
повредилась рассудком и, думая, что причиной их расставания была
дочь, задушила младенца.
У меня от его слов волосы
зашевелились на голове, история перестала быть веселой и
интересной.
— Дальше? — у меня пересохло в
горле.
— Я убил ее, застав рядом с трупом
ребенка, — тихо произнес он, — девочка, невинная Луиза, прожила на
свете всего пару месяцев своей чистой жизни. А ведь я стал к ней
привязываться, поскольку проводил рядом больше времени, чем ее
собственная мать. Она просто вознеслась в рай практически на моих
глазах. А ведь стоило мне зайти в комнату раньше на пару минут, я
бы смог это предотвратить.
Я почесал затылок.
— Да уж, Анри, вот это развязка. Что
произошло дальше?
— Младенец-бастард был, как ни крути,
дочерью короля, так что родственники тех, кого я убил ранее на
дуэлях, представили ему эту историю так, что ребенка и ее мать из
ревности убил я, — с трудом выговаривая слова, ответил граф, —
родители не стали перечить взбешенному государю, чтобы не потерять
свои владения и должности, и не стали говорить ему правду.
— Так ты и стал
рыцарем-священником?
— Да, с приказом никогда не
возвращаться ко двору. Родители не отняли у меня титул и
содержание, просто чтобы заткнуть мне этой подачкой рот, — он пожал
плечами, — но взамен я стал верным псом церкви, сам берясь за любое
сложное задание. Жизнь для меня была окончена в тот момент, когда я
похоронил невинного ребенка, в смерти которого была и моя вина.