Мигом позже его дернуло, и стремительно повлекло прочь - куда
более стремительно, чем во время похищения крюкоклювом. Миры и
реальность пронеслись перед взором кудесника единым смазанным
пятном.
А потом зрение вернулось.
Кудесник покрутил головой - вокруг него облачными
завихрениями клубилась пустота. Эта пустота была полна слепящего
солнечного света - куда более яркого, чем в мире смертных. Сам мир
к удивлению был виден тоже, где-то под ногами, далеко внизу. Там
продолжали сражаться и умирать, убивая друг друга сотни женщин и
мужчин. Романы уже вовсю теснили незваных гостей, однако их враг
еще не был сломлен. Кудесник знал островитян как умелых и отчаянных
воинов. Выучке легионеров они смогли противопоставить бесстрашие и
ярость обреченных.
И - сверху это виделось еще лучше, чем из гущи
сражения - манны еще могли победить. Кудесник догадывался, куда его
забросило подлой магией сородича-велла. Знал он и то, что должен
вернуться, чтобы помочь тем, кого привел сюда на смерть. Или все
жертвы, которые он принес ради своей земли и людей окажутся
напрасны...
- А ну, обернись, мерзавец.
Голос - спокойный, чуть насмешливый, но хорошо
знакомый ему голос, говоривший по-велльски гораздо лучше, чем в
последний раз, когда доводилось его слышать, заставил испуганно
вздрогнуть. Кудесник дернулся, сжимая кулаки. Несмотря на то, что с
мига их встречи прошло много лет, он узнал этот голос сразу. Как и
знал, кого увидит, когда заставит себя повернуться к этому давнему,
проклятому врагу.
Но это казалось невозможным. Не это было обещано
ему тем, кому он поклялся служить - ради своей родины, и только
ради нее...
Кудесник сглотнул и с силой прикрыл глаза. Его
неспешность была вызвана не страхом - а лишь едва приглушенной
яростью. Медленно, преодолевая сопротивление пронизанного гневом
духа, он обернулся.
И действительно увидел того, кого никогда более не
собирался увидеть в представшем ему облике.
Перед кудесником, на расстоянии не более полутора
десятков локтей, стоял высокий, широкоплечий роман. Одетый в броню
старшего легионера, с ненавистным гребнистым шлемом на голове, этот
ублюдок поигрывал удлиненным романским мечом. Его оружие, казалось,
состояло из одного только света, еще более яркого, чем тот, что
лился вокруг. Другая рука - обнаженная, мускулистая рука воина,
пока свободно и без особого труда удерживала круглый темный
щит.