сам водяной.
Для местных пришлый
иноверец, чурающийся общения и закрывшийся где-то в лесу,
сам был сродни неведомой да незнаемой силы.
Считали деревенские, что вера у
скрытников особенная – старая, скрытая, которая
ещё до староверов была, неправославная, без креста. Судачили, что
поклоняются они силам земли и трав, специальными знаниями
ведают.
У скрытника что-то вроде
пасеки было. Называли ее чёрной.
У деда Прохора, пасечника местного,
мёд целительный, светлый. А у скрытника - что дёготь,
густой да тёмный, в черноту отдавал цветом. Всё потому, уверяли
бабки, что пчёлы ему от водяного в дар достались.
На вкус мёд нехороший был. Горький да
несладкий совсем, зато особый. На наживку, обмазанную им,
любая рыба шла.
Из воска с той же пасеки катали
шарики и раскладывали повсюду в доме. Считалось, что оберегают они
жилище от негатива да колдовского воздействия. Знахарка из него
свечи отливала. Использовала в своих обрядах.
В глаза скрытника никто не
видел. Связь с деревенскими тот держал через помощницу – бабу
Мавру.
Когда-то давно, задолго до войны,
случилась с ней порча. Рассказывали, что как-то ночью
спала она с открытым ртом и влетело в него что-то, да там и
осталось. И стало происходить странное – в церкви на обедне всякий
раз корчило Мавру да ломало. То лаять принималась, то козой блеять.
Хохотала страшно – грубым, не своим голосом. Ничего не помогало –
ни лечение, ни молитвы.
И посоветовал кто-то к
скрытнику Мавру отвести. Он вроде колдуна считался у
деревенских. Скрытник Мавру принял. С отцом её перемолвился из-за
дерева, показываться не стал. Сказал, что сор чёрный она
проглотила, от него все напасти. Убрать его нет возможности. Но в
узде держать можно.
- Если оставишь мне в помощницы –
помогу. А нет – уходите. Только не выдюжит она с таким-то
грузом.
Засомневался отец, на Мавру глянул, а
та язык высунула и давай ему рожи корчить. Ну и махнул рукой.
Оставил.
С тех пор изредка приходила Мавра в
деревню, приносила для обмена травы или мёд с воском. А взамен
брала, что давали – капусту, брюкву, лепешки печёные.
Первый раз, когда пришла, даже не
признали сразу - так изменилась. Степенная да сосредоточенная
стояла. Лицо строгое, глаза опущены. Стали расспрашивать как
живётся ей, она отмахнулась:
- Не велено мне с вами разговаривать,
инАче зло, что во мне сидит, проснётся.