– Правду, –
ответила Стеша совершенно спокойно, убрала скребок в сумку,
отряхнула перемазанные в земле руки. – Чаще всего видится мне то,
что всей Руси горе принесет. Вижу, как на Руси брат на брата
пойдет, города запылают, поля опустеют. Но иногда и про себя тоже
вижу: и что несчастлива буду всю жизнь, и как матушка умрет, и как
я сама.
– Это,
должно быть, страшно, знать, когда умрешь? – спросил Максим, глядя
на Стешу с некоторым даже ужасом. Он, впрочем, не очень-то ей
поверил. «Это у нее падучая болезнь,» – решил он про себя. Дядя
Максимов, большой разных болезней знаток, лучше всякого знахаря,
Максиму про эту болезнь рассказывал. При ней, бывает, люди нередко
в припадке воображают то, чего нет.
– Вовсе
нет, – ответила она, как ни в чем не бывало. – Наоборот, когда
знаешь, как умрешь, то ничего на свете не боишься. Кому суждено
сгореть – тот ведь не утонет, стало быть, и бояться ему в воде
нечего.
– Может
быть, ты и как я умру знаешь? – спросил он. Это уж из озорства
просто.
– Может, и
знаю, – запросто ответила Стеша. – Сказать?
Максима
вдруг словно морозом обдало, хотя на дворе был жаркий
день.
– Нет, не
надо, – буркнул он, и отошел обратно к телеге.
Наконец,
тронулись снова, но чем дальше ехали, тем с большей опаской
поглядывал Фрязин на небо, делаясь все мрачнее.
До
монастырских ворот добрались, когда уж совсем стемнело. Едва
выехали из леса, Фрязин сделал правившему телегой Варлааму знак, и
тот остановил телегу на опушке, привязал клячу. Фрязин же взял
наизготовку бердыш, кивнул Максиму: дескать, идем,
проводишь.
Ворота
монастыря, как обычно, были на ночь заперты. Делалось это больше
для того, чтоб не разбежалась скотина, чем для обережения от лихих
людей: их здесь, почитай, и не водилось.
– Отец
Маркел, отворяй! – крикнул Максим от ворот. Старый Маркел, бывший
стрелец, служил в монастыре сторожем и привратником. Сон к нему
вовсе не шел: говорил он как-то, что как уснет, сразу снится ему
жена его с детишками, что в Твери на пожаре сгорели. Оттого спать
он не любит – просыпаться от этого больно нерадостно.
Никто не
отозвался. Максим крикнул вдругорядь, погромче. Снова тишина.
Наконец, послышался за воротами какой-то шорох, словно кто-то ходил
по траве у самых ворот.
– Ну,
отворяй Маркел! – проговорил Максим уже негромко – он знал, что
старик за воротами не спит и слышит его хорошо. – Это свои, Максим
это! Привел я человека, за которым меня отец-игумен
посылал.