И голова кружилась, и сердце замирало, и первый поцелуй был… и
письма с фронта, и обещанная свадьба.
А потом он погиб — застрелили в спину взбунтовавшиеся в окопах
солдаты. Это было осенью, в начале октября, и рухнувшее на землю
небо навсегда пропиталось запахом дыма от костров, в которых
дворники сжигали опавшие листья. Письмо от Сашиного командира тоже
упало в костер из моих ослабевших пальцев.
А потом… а потом мир рухнул окончательно. Сошел с ума,
превратился в бредовый карнавал страшных масок.
Кто был прав, кто виноват в том революционном октябре, я,
ученица последнего курса Смольного института пятнадцатилетняя Ника
Вишнеева, не очень понимала — в голове была мешанина девичьих
романтических глупостей, мечтаний, грез, романов… но реальность
ворвалась в эти розово-облачные райские кущи сожженным письмом,
голодом, холодом, неизвестностью и нешуточной угрозой попасть под
толпу пьяной от крови революционной общественности… В те первые дни
ужасов и боли в Петрограде было куда больше, чем справедливости. И
писем от родителей не было… хотя какие там письма.
Я резко встряхнула головой, прогоняя хоровод воспоминаний, — не
ко времени это. Что было, то прошло, и в прежней жизни, и в
нынешней. А сейчас надо хотя бы оглядеться. Не планы по спасению
чьих-то жизней строить — нет, разобраться в самом простом и
необходимом. Где я? Что вокруг происходит именно сию минуту?
Медленно, все еще осторожничая и не веря в новое, молодое тело,
я поднялась на ноги. Мокрый пол, с которого я встала, оказался
деревянным, сложенным из могучих толстенных половиц. И весьма
грязным — словно год не то что не мыли — не подметали
нормально.
Взгляд скользнул по обрывкам каких-то бумаг, клубам пыли и
чего-то похожего на кошачью шерсть, по другому невнятному мусору…
ага. Довольно большая квадратная комната, почти пустая. Стены
бревенчатые, между толстыми стволами бывших лесных великанов
кое-как проконопачено мхом и чем-то похожим на старую паклю. Два
окна прямо передо мной — маленьких и затянутых какой-то
неравномерно-прозрачной пленкой.
Слева от меня дверь, судя по тому, что она обшита драной
мешковиной для тепла, — на улицу. Справа большая, просто огромная,
печь, выступающая из стены давно не беленым кирпичным бастионом, с
широко разинутым темным зевом пустой топки. По бокам от нее еще две
двери, они должны вести куда-то внутрь… ах да!