Приятели спустились по лестнице и хлопнули
шаткой дверью. Внутри было темно и чадно. Кисло пахло щами и уксусом.
Свет едва проникал сквозь узкие окна у самого потолка. Небольшой трактир
вмещал восемь длинных столов с лавками, придвинутыми к глиняным
стенам. Семь из них были заняты: за одним жарко спорили три
подвыпивших торговца, за двумя другими обедали, гремя кольчугами, шестеро
воинов. За остальными что-то жевала пара бродячих артистов
с дорожными узлами, пьяница, горько рыдающий на плече собутыльника,
и цыган с золотой серьгой в ухе, а в конце зала
красноносый старик тоскливо опорожнял кувшин в гордом одиночестве. Справа,
у очага, маленькая женщина в грязном переднике помешивала
сомнительное варево. Рядом, у стола повыше, похожего на конторку,
суетился пузатый хозяин в засаленной душегрейке поверх рубахи. Когда он
нагибался, чтобы пересчитать монеты в глубоком кармане под брюхом,
на его лысине играли блики от огня. За спиной корчмаря,
очевидно, находилась кухня: оттуда неслись крики, стук посуды и резко
тянуло пережаренным луком. Женщина поморщилась: лук она терпеть не могла
ни в каком виде. Глеб сглотнул образовавшуюся слюну и потащил Иду к конторке.
— Что сегодня в меню? — хрипло спросила
она у хозяина, и осеклась.
— Чаво-о? — недовольно протянул тот,
переваливаясь вместе с необъятным брюхом через конторку,
и подозрительно кося чёрным глазищем.
Помявшись, Ида достала пять медных монет. Судя
по нездорово радостному блеску во взгляде корчмаря, она переплатила.
Но есть хотелось так сильно, что женщина не стала торговаться.
— Вот… Нам бы поесть… И попить…
— И с собой, — твёрдо добавил
Глеб, морщась от боли в рёбрах.
Корчмарь смерил его презрительным взглядом, и,
обернувшись к женщине у очага, крикнул:
— Пятунька! А ну подавай гостям полбу, да
пожирнее!
Приятели уселись на жёстких лавках
за пустующим столом, гадая, что же это такое они «заказали».
Переваливаясь уточкой, Пятунька поставила на стол дымящийся чугунок,
а спустя ещё пару минут — пирог с рыбой на плоской глиняной
тарелке. От аппетитного аромата друзья чуть начали есть полбу руками,
но вовремя вспомнили про ложки.
— А чаво это у вас, своих
нетути? — удивилась Пятнуька, наморщив нос картошкой, и заправляя
за платок седую прядь. — Ичас принясу.
Схватив в одну руку ложку, а в другую
кусок пирога, приятели с жадностью набросились на горячую кашу. Ида
сразу же обожгла язык, а Глеб нёбо. Шипя и ругаясь, они вновь
атаковали полбу, исходящую паром. Вкусно было до слёз, хоть
и не совсем похоже на ту пшёнку, от которой они воротили
нос дома — попадались непроваренные зёрна вперемежку со внушительными
кусками свиного сала. А предусмотрительная Пятунька уже
принесла корчагу с чем-то ароматным и две большие кружки. Запивая
большими глотками плотный ужин, Ида закашлялась: