— Ёл-кхи! Палки… Это что такое?
Глеб опрокинул кружку, обнюхал края и задумчиво
заявил:
— Знаешь… смахивает на медовуху…
Сверкнув глазами, женщина икнула и улыбнулась:
— Да и пёс с ним. После сегодняшнего
утра явно не повредит.
За пирог, ложки, флягу с водой и пару
берестяных кружек пришлось выложить корчмарю ещё три монеты. Ида скрипнула
зубами, бормоча, что в следующий раз им придётся продавать что-нибудь
ненужное, а чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно купить что-нибудь
ненужное, а у них денег нет. Но делать было нечего. Только
медовуху, они не успели выпить до конца. Перелив её в берестяные
кружки, друзья решили тянуть на ходу. И сытые, уже сравнительно
довольные жизнью, выбрались наверх. Улица была полна народу, и Глеб крепко
прижал к себе дорожный мешок. Проталкиваясь между группой мужчин,
пропахших потом и мятой кожей, приятели двинулись вперёд, чтобы найти
место в ближайшей таверне — заботливая Пятунька посоветовала остановиться
в «Лодье», приговаривая: «тама брат мой, он и за медяшку
пустить, тольки кажите, что, мол, от меня».
Рядом с приземистыми корчмами и трактирами
шумел, как безбрежный океан, рынок. Базарная
площадь встретила жуткой какофонией воплей, запахов и пёстрых нарядов.
От рядов со скотом сильно несло навозом, и приятели поспешили
дальше, туда, где торговки — дородные румяные бабы, перегнувшись через
деревянные лотки, наперебой расхваливали свои товары, размахивая пучками лука
и моркови.
— А кому гароха! Капу-стки!
— Морковка! Свежая! Крепкая!
— Лу-чо-ок! Чесночок!
— А вот яйца! А кому яйца!
Протиснувшись к мясным рядам, друзья натолкнулись
на необъятного мужика в окровавленном фартуке, который, отгоняя мух,
снимал с крюка свиную тушу могучими ручищами.
Его сосед, скалясь беззубым ртом, протягивал полные
горсти орехов:
— Одолела крушина — купи лешшины!
Буквально здесь же, на самой середине
площади, колесом ходили скоморохи в красных колпаках,
размалёванные артисты жонглировали яблоками и тут же ели их.
Вшивые нищие и юродивые, все в рванье
и ветоши, выкрикивали предсказания
скорого Апокалипсиса, сопровождая противоречивые
пророчества безумным хохотом, и протягивая
к прохожим грязные руки за подаянием.
Рядом с цыганским шатром раздавались немелодичные
вопли, перемежаемые переборами инструмента, смутно напоминающего то ли
гитару, то ли лютню.