За минувшие десять лет я построила много версий произошедшего и
решила, что меня потрясла смерть моей мамы. Больше всего меня
тяготило, что я совсем не помнила её лица или голоса. Пела ли она
мне песни на ночь? А может, предпочитала рассказывать сказки,
которые я очень любила слушать и сейчас. Какого цвета у неё были
глаза? А волосы?..
– Так, с этим понятно, – перебила мои воспоминания тётушка, –
давай следующий.
Я вытащила из охапки одуванчик. Эти жёлтые весельчаки, всегда
вызывавшие у меня улыбку, уже отцветали, превращаясь в белые шары,
так и норовившие разлететься по ветру пушистыми снежинками. Мне
стоило немалого труда найти цветущий образец.
– Мама, эта гадина издевается над нами! – в голосе Анны
слышалась угроза, и я инстинктивно сделала ещё один шаг в сторону,
подальше от её каблуков. – Ну кто будет дарить леди одуванчики?
Леди не визжат и не давят каблуками ноги своих дальних
родственниц, хотелось бы мне сказать, но, как и всегда, я
промолчала.
– Зачем ты принесла одуванчики, Эбилейль? – голос тётушки дышал
обманчивым спокойствием.
– Вы велели принести разных цветов. И я подумала, что,
прогуливаясь с леди по лугу, джентльмен может преподнести ей
одуванчик, чтобы вызвать улыбку. Ведь этот цветок является символом
счастья и чистой радости.
Признаться, это было чистой воды фантазией. До сегодняшнего дня
я не знала ни о каком языке цветов и могла говорить лишь о тех
эмоциях, что растения вызывали у меня.
Для меня каждый цветок, каждая травинка были живыми. Иногда мне
казалось, что я слышу их тихие голоса, ощущаю ласку прикосновений.
Что бы я ни посадила в землю, всё приживалось, колосилось и цвело.
Это заметила и тётка Марта, повариха, всегда звавшая меня, когда
приходило время сажать зелень для кухни. И садовник Бирн, которому
я помогала выращивать саженцы. Только полол клумбы Бирн без меня,
потому что там, где проходились мои руки, всё росло вдвое
быстрее.
И сорняки тоже.
Я прочитала значения ещё нескольких цветов. Анна решила, что ей
больше всего подходят маргаритка и ромашка, олицетворявшие, по
мнению профессора Дж. Байонса, невинность и чистоту помыслов.
По моему мнению, кузине больше подошли бы ноготки – символ
жестокости. Но моего мнения, к счастью, никто не спрашивал.
– Эбилейль, отнеси книгу в библиотеку и иди на кухню, – уставшая
от непривычного занятия тётушка зевнула, целомудренно прикрывая рот
кулаком.