Вот вы сидите, улыбаетесь в усы. Страхи, говорите вы. Так и я о том же, доктор. Дайте мне таблеток от страха, пожалуйста. Я устала быть кроликом, смотреть на Каа, на его плавное неумолимое приближение.
Дайте же мне таблеток от страха. Много. Чтоб на подольше хватило. Пусть еще немножечко, самую малость – в неведении.
А там уж отбоимся за все.
Чувства умирают по одному. Как будто лопается в сердце какая-то натянутая струна – и на тебя обрушивается ворох ощущений. Физических. Эмоциональных. Что-то мохнатое, что сидело в уголке черепушки и олицетворяло для тебя это.
Раз – как ушатом воды окатили. Сидишь, как мокрый котенок, перебираешь лапами и поджимаешь хвост. Посреди рабочего дня, за чтением официальной бумажки тебя накрыло образом. На тебя вывалилось за раз все, что ты к этому образу чувствовала. Погрузило, звякнуло порванной струной – и откатило, схлынуло. Нет образа, осталась только память о том, что он – был. Память, растворяющаяся в каких-то своих дальних далях.
Только в сердце щемит какая-то точка, в которой случился обрыв. Только волосы на загривке дыбом. Потому что понимаешь, что то, что стояло за образом, – оно в этот момент ушло. Попрощалось с тобой вот так – и сгинуло. Унеся собой в свое далёко кусочек тебя и немалый кусман твоей жизни.
И сдавливает горло, и глаза сразу слезами – до краев. Во мне и слез-то уже не осталось. Но – вот, поднимаются откуда-то в минуту этого внезапного прощания. Наполняют глаза и опять уходят, не проливаясь, как вода в песок.
Сглатываешь ком, хлопаешь ресницами, разгоняешь муть. Ловишь образ за хвост – погоди, не уходи, я еще – не… Я даже не осознавала, какой ты, оказывается, был… Вот так вот, в полноте твоей, навалившейся на меня сразу, – не осознавала. Узнала тебя безошибочно, но ведь за минуту до этого и под дулом пистолета так бы не почувствовала, не описала.
Было. Ушло. Больше не будет. Никогда.
Кто я – арфа? Или скрипка? Сколько еще таких струн во мне порвется? С чем я останусь, когда лопнет последняя? Кем буду тогда – с полным сердцем фантомных струн?
Родной город – он всегда знает, как лучше всего тебя встретить. Искрами чернобривцев на клумбах, забытым ароматом цветущих лип, или – как в этот раз – белой пушистой стеной снега. А снег всегда был – мой.
Всю ночь мело, а утром город стоял, как подросток, ошарашенный девичьей красотой, – немо, тихо, застыв, наблюдая красу в белоснежном наряде. Или – как озадаченный чем-то старик, хмуря грозно седые косматые брови туч. Белым-бело. Пушисто. Тихо.