Памяти моей тёти
Галины Васильевны Манжос
Так вышло. И могла ли знать она,
Что окровавит землю на рассвете,
Вороньих стай кормилица, война,
Пред памятью которой мы в ответе?
Так вышло. Взрывы бомб и вой сирен,
Рёв «юнкерсов» и пулемётный высверк.
И бой. И окружение. И плен.
Чужая речь и изощренный изверг.
Она любила Блока и Руссо
И верила в народ. Ей шел двадцатый.
Но прокатилось пыток колесо
По юности, наивной и крылатой.
Всего одна из миллионов жертв,
Кто начал жить, да жизни не изведал…
Сдало не сердце – сдал последний нерв.
И предал не язык – рассудок предал.
Был страшен бред, но чёрная тюрьма
Не собрала тех слов пустые комья.
Под пытками она сошла с ума,
В беспамятстве и веруя, и помня.
Её спасли – была ещё жива
И даже боль смогла переупрямить.
Зажили швы. Но нет такого шва,
Что заживил бы взорванную память.
И вот теперь, безвременье спустя,
Зачав во благе «от Святого Духа»,
В пустых руках баюкает «Дитя»,
Слова любви шепча «Ему на ухо».
Собак пересчитает из окна,
Закрыв глаза, соорудит ракету,
Чтоб переслать их с этой, где война,
На ту, на невоенную, планету.
И раз уж голубая тишина
На этой не мерещится планете,
То надо быть стартующим сполна
За всё, что не отвечено, – в ответе.
На самом деле… было всё не так,
И весь рассказ – гора словесной чуши!
И отчий дом, ночной расплавив мрак,
Чтоб не отдать врагу, сожгли «катюши».
И шли они дорогами войны —
Седая мать, она, её два брата,
К родне – на сухари, не на блины,
Да не дошли, и дуло автомата
Воткнулось в бок, и вывели на гать
Всех четверых – скосить очередями:
Нет «аусвайса» – значит расстрелять,
Зарыв их в общей безымянной яме!
Но умолила чем-то палача
Супруга машиниста-репрессанта,
И гнали их, неволи злой уча,
В страну беды, отринувшую Канта.
Всё пережили – и фабричный пар,
И плеть фолькс-дойч, и вышки с часовыми,
Свобода им была как Божий дар,
С отметками на судьбах пулевыми.
Педтехникум, потом – далёкий край
И новизна большой советской школы…
И был на вид не оберполицай
Директор, добродушный и весёлый.
Как водится, – женат. Из всех столбов
Он – среди первых по амурским плёсам,
А посему свободную любовь
Он предложил ей, пригрозив доносом: