В его прощении не нуждались.
В нем самом не нуждались.
И показалось, что еще немного и эта ярость, гнев того, кто
никогда – и Верховный в этом не сомневался – не был человеком,
сметут его. Но нет. Он выдержал. Только руку обожгло болью,
напоминанием об ошибке. И Верховный не сумел сдержать стона.
- Мы выясним, что ты такое, - сказал он, отступая к двери. – И
тогда я вернусь.
Поздно.
Будет поздно.
Гнев накатывал волнами, а с ним долетали осколки то ли памяти,
то ли предупреждения. Небо, разодранное звездами. Огонь, что лился
вместо дождя и с дождем. Кипящие воды. Темная земля.
Умрете.
Вы все умрете.
- Быть может, - Верховный прижал ноющую руку к груди, пытаясь
сосредоточиться на этой боли. – Но мы постараемся выжить.
Он запер дверь.
И прислонился к ней спиной. И долго дышал, раздумывая, надежны
ли запоры. И не приказать ли вовсе эту дверь заложить камнем?
Мотнул головой.
И уже потом, собрав остатки сил, побрел прочь.
Маг ждал на вершине лестницы. Стоял, опираясь на стену, скрестив
руки на груди, глядя с неодобрением. Но когда Верховный покачнулся,
поспешил на помощь.
- Вам нужно больше отдыхать, - проворчал он. – Все-таки не
хотелось бы остаться здесь одному. Подозреваю, что в этом случае я
весьма скоро окажусь… там.
Он ткнул пальцем в потолок, но Верховный понял.
И голову склонил.
Возможно.
Даже вероятно. Однако к чему тревожить хорошего человека.
- Куда вас проводить? Хотя что это я… я тут и сам не выйду, -
маг издал нервный смешок. – Нужно отдыхать.
- Некогда. Надо к… ней. И возвестить… народу…
Спорить маг не стал.
Умный он все-таки человек.
Последующие дни в представлении Верховного слились в один,
долгий и мучительный, щедро приправленный, что вниманием, что
болью.
Смерть Императора.
И плохо скрываемая радость тех, кто клялся служить и клятву
держал. Страх, который отступает, и только теперь становится
понятно, сколько его было.
Похороны.
Похороны, к которым никто-то не готовился, но состоялись они
именно такие, как должно, ибо впервые за долгое время высокие рода
позабыли о распрях, объединились в стремлении скорее отпустить к
богам того, кто еще недавно сам был им равен.
Верховный запомнил печальный рев рогов, что затопил улицы
благословенного города. И пасмурное небо. Солнце, которое с трудом
пробивалось сквозь полог туч. Людей. Люди выходили. Люди, не
знавшие, что творилось за мраморными стенами дворца, горевали. И
горе их было искренним. А потом начался дождь, и вновь почудилось,
что сам мир оплакивает человека.