И вот теперь, уже на перроне, результат стараний по повышению
комфорта воплотился во вполне материальный объект. Последним в
составе и, соответственно, первым со стороны вокзала нас ждал более
чем примечательный вагон. Не знакомый мне по вояжу из Берлина в
Ленинград первоклассный синий, не желтый второго класса и, конечно,
не обычный зеленый, как здесь принято говорить «жесткий». Его
обшитый дорогим деревом корпус светился благородной фактурой*** как
будто сам по себе. Потемневший от времени, местами облупившийся лак
ни капли не мешал, наоборот, он придавал вагону сходство с
океанской яхтой, получившей свое и от седых пенных гребней штормов,
и от обжигающего солнца тропических штилей. Начищенные бронзовые
поручни и оконные наугольники еще более усиливали впечатление, в
подобранном сочетании они блистали на солнце с какой-то особой,
тяжелозвонной силой.
«Так вот ты какой, международный спальный»! - ударила короткой
искрой догадка.
Перед глазами встала бесконечно далекая, но все еще памятная
спокойным уютом комнатка в Хельсинки, неяркая лампа под зеленым
абажуром, и под ней - перечерканный тут и там карандашом томик
«Трех столиц» Василия Шульгина, в котором, собственно, я впервые
наткнулся на воспоминания о подобном слипингкаре.****
Как давно и недавно это было!
Но предаваться воспоминаниям некогда. Пожилой усатый мужчина в
новехоньком синем френче встречал нас у распахнутых дверей вагона.
Приколотая к груди золотая номерная бляха «проводник-истопник» и
роскошная черная фуражка с синим кантом придавали ему вид
настоящего командира. Однако рассмотрев красные плацкарты в наших
руках, кондуктор незамедлительно переломился в пояснице. Начищенная
до блеска пиратская эмблема ярко сверкнула под лучами клонящегося
на закат солнца.
- Сделайте-с одолжение, господа-с, проследуйте в шестое купе,
рассаживайтесь со всяческим удобством-с.
Роскошь внутреннего убранства сразила меня наповал на первом же
шаге. Стены коридора радовали уставший от буржуазного рационализма
взгляд панелями благородного красного дерева и вставками из
тисненого плюша. Окна прятались под собранными в затейливые рюши
портьерами, настоящими, совсем как в приличном доме или дорогом
отеле. Тусклой бронзой светилась массивная инкрустация молочных
плафонов. Ручки дверей удивляли банковской точностью и надежностью.
Туфли тонули в начавшей вышаркиваться, но все еще очень годной
ковровой дорожке.