Вытащил меня из депрессии, а вернее сказать, спас от гибели
староста. Уже не тот, что принимал меня в камеру, а новый,
неисправимый оптимист Семен Павлович Данцигер. Его отец когда-то
имел в Минске кожевенный заводик с аж целыми пятнадцатью рабочими,
и это стало натуральным проклятьем для сына. Сначала, сразу после
национализации, Данцигер удрал в Пермь, устроился в какой-то
кооператив, но там быстро вынюхали его торговое происхождение и
выперли. Голодал, пристроился к какому-то кустарю выделывать кожи.
Через полгода кустаря посадили за спекуляцию - скупку кож дохлого
скота, но Семен Павлович сумел сбежать в Новороссийск и
пристроиться грузчиком. На профсоюзной чистке какой-то
комсомольский компатриот выскочил: «Так я же его знаю, у его отца
громадный завод был». Выгнали и посадили за «сокрытие классового
происхождения». Отсидел полгода, уехал в Петроград и устроил
кооперативную артель «Самый свободный труд»... Вот тут-то его и
арестовали за дачу взятки.*
Сперва этот «великий комбинатор» пытался обойтись внушением,
наверно, в его голове просто не укладывалось, как молодой парень
может сломаться из-за такой малости, как старик-учитель. Тогда как
он сам сумел пережить куда более страшные удары судьбы: смерть
родителей от болезней, а скорее от неустроенности и плохого
питания, гибель воевавшего за белых брата, и еще многое,
накопившееся за десяток лет борьбы за существование. Но осознав
тщетность простого пути, Семен Павлович немедленно изобрел иной
сильный ход. А именно, поселил рядом со мной новенького, веселого,
жизнерадостного сверстника, студента-филолога, Диму Лихачева,**
попавшего в Шпалерку за шуточную поздравительную телеграмму от
имени Папы Римского.
Банальный стыд оказался куда сильнее логики и здравого смысла.
Он живо вышиб из моих мозгов тоску, заставил очнуться и привести
себя в порядок. Жаль, что уже через несколько дней наша
зарождающаяся дружба оборвалась навсегда - «Кукушка» наконец-то
добралась до меня:
- Обухов, в канцелярию! - однажды долбанул сапогом по решетке
надзиратель. - Подымайся, тута, знаешь ли, ждать страсть не
любят!
Без всяких дальнейших слов он сопроводил меня в незнакомую
досель комнату, где я наконец-то смог собственными глазами
убедиться, что реальный облик легендарной канцеляристки как нельзя
лучше соответствует прозвищу. Впрочем, голос у нее оказался
наоборот - сильным и приятным.