- Слушали дело гражданина Обухова Алексея Анатольевича, по
обвинению его в преступлениях, предусмотренных статьями 58 пункт
11,*** - она скороговоркой прокуковала шаблонный текст. -
Постановили признать виновным в преступлениях, предусмотренных
указанными статьями и заключить его в концентрационный лагерь
ОГПУ**** сроком на три года. Дело сдать в архив. Распишитесь…
Кукушка положила лист отпечатанной бумаги на стол, основным
текстом вниз. Я потянулся перевернуть, прочесть приговор своими
глазами. Надзиратель резко одернул:
- А ну не задерживай, у меня нет времени с каждым
воландаться!
- Мне по этой бумаге три года жить, - возразил я, все же
переворачивая злосчастный документ.
- Напрасно сомневаешься, Обухов, - злобно скривилась
канцеляристка, отчего из страшненькой превратилась в настоящую
кикимору. - Можешь вообще ничего тут не подписывать, ничего из
этого тебе не будет.
Не споря, быстро пробежал глазами текст, тщательно запомнил
номер дела и дату. Кривач-Неманец специально предупреждал, что без
указания этих цифр любое обжалование не имеет даже крохотного шанса
на рассмотрение. Вписал в строчку для подписи свое настоящее имя -
Алексей Коршунов, поставил закорючку... уже как осужденный.
- Чего расселся-то?! - грубо поторопил надзиратель. – Пшел
быстро! Манатки в охапку, этап не за горами!
*По УК 1922 года взятка считалась контрреволюционной
деятельностью, соответственно наказывалась «вплоть до
расстрела».
**Д.С. Лихачев - Чл.-корр. АН СССР по Отделению литературы и
языка, действительный член многих зарубежных академий. Во время
учебы в Ленинградском университете участвовал в шуточном кружке
«Космическая Академия наук». Арестован 8 февраля 1928, в октябре
1928 получил по ст. 58, п. 11 пять лет лагерей.
***Статья 58-11. Всякого рода организационная деятельность,
направленная к подготовке или совершению предусмотренных в
настоящей главе преступлений, приравнивается к совершению таковых и
преследуется уголовным кодексом по соответствующим статьям.
****Только 27 июня 1929 г. Политбюро переименовало
концентрационные лагеря ОГПУ в исправительно-трудовые. То есть до
этого момента слово «концлагерь» использовалось вполне
официально.\\\
За окном смеркалось. Как будто подстраиваясь под угасание дня,
все реже звучал перестук колес на стыках, ощутимо замедлился бег
телеграфных столбов. Вдоль дороги потянулись замызганные заборы и
сараи. Рельсы начали ветвиться стрелками, уходящими в обветшалые,
но многочисленные ремонтные или погрузочно-разгрузочные закутки.
Неожиданно, совсем рядом с составом проплыла монументальная
«свечка» странного здания красного кирпича с несвежей, но все же
белой отделкой окон и вычурных фронтонов. Очень небольшое, немногим
длиннее вагона, оно высилось вверх на целых пять этажей. И почти
сразу за ним показался верный признак крупной станции - невысокий
асфальтированный перрон, за которым под грубой коричневой
штукатуркой скучало двухэтажное здание вокзала.