В этот момент к карете вернулся юноша с пледом в руках.
— Ты поздно, — фыркнула женщина.
— Ничего не поздно, — я забрала у юноши плед. Он выглядел таким
растерянным, что отдал без звука. — Спасибо… — после короткой
заминки в памяти всплыло имя. — Ганс?
Когда женщина увидела, как я заворачиваюсь в клетчатую ткань, ее
глаза изумленно расширились.
— А ну брось немедленно!
— И не подумаю.
— Ганс, сделай что-нибудь! Твоя сестра сошла с ума.
Я вздохнула. И попыталась обратить ее внимание на очевидный
факт.
— Матушка, тут холодно. Я вот-вот заболею…
Возможно, качать права не лучшая идея. Но стоило перемещаться в
другой мир, чтобы тут же помереть в нем от воспаления легких?
— Ты никогда не болеешь, не придуривайся!
“Тело будет не просто здоровым, но абсолютно здоровым, — всплыл
в памяти вкрадчивый мужской голос. — Устойчивым к любым вирусам,
инфекциям, онкологии. Понятно, что все это не дает защиты от травм,
но с хорошей регенерацией даже сломанная нога срастется недели за
две”
Я вздрогнула. Трудно поверить, да? А в другие миры поверить
легко?
— Все равно не хочу мерзнуть.
— Ты не можешь ехать домой, завернувшись в покрывало для
пикника! Что скажут соседи?!
— А что они скажут, когда увидят мое платье?
— Но…
— Матушка, хватит, — оборвал ее Ганс, залезая в карету. —
Поехали!
Кучер встряхнул поводьями и пара белоснежных лошадей тронулась с
места, набирая ход. Сразу стало в десять раз холоднее. Я плотнее
закуталась в покрывало, вспоминая, как здесь оказалась…
С утра было хмуро, но к полудню распогодилось. Ледок на лужах
подтаял, весело поблескивая в лучах солнца.
Я спустилась по ступеням клиники и зашагала в сторону
Патриарших. С упоением втянула сырой воздух. Запах выхлопных газов
смешивался с острым ароматом влажного дерева, почвы и еще чего-то
неуловимого. Так пахнет московский апрель.
Мир казался таким настоящим, объемным. Таким живым… В груди
заныло — щемяще и сладко. Я сердито заморгала. Нет, никаких
стенаний по поводу своей несчастной судьбинушки! А слезы… это от
восторга.
Желудок сжался, к горлу подкатила кислая горечь. Торопливо
плюхнувшись на скамейку, я выудила из сумки противорвотное и
бутылку минералки. Сглотнула и зажала рот, не позволяя бунтующему
организму избавиться от лекарств.
Но даже в этих не самых приятных мгновениях было что-то
по-своему чарующее. Потому что сидеть в московском скверике и
бороться с тошнотой — тоже означало быть живым.