Но карты и цветы — это были мелочи, сущие мелочи. Главным была
бадья ведер на двадцать посреди каюты, аккурат между накрытым к
ужину на две персоны столом и застеленной расписным шелком
кроватью. Над бадьей поднимался парок и пахло пресной водой. Вы
только вдумайтесь, двадцать ведер пресной воды для купания сэра
капитана, и это посреди океана! Вот где роскошь, столичным щеголям
не понять.
К сожалению, забраться в бадью прямо в грязной одежде Тоньо не
удалось. Пират усадил его в кресло возле накрытого стола и ушел,
подмигнув от двери. А Тоньо — остался. У стола. Накрытого. Со
связанными руками.
Каналья Морган! Так издеваться — это талант нужен. Природное
призвание.
А к кракенам его. Как уже говорилось, благородные доны так
просто не сдаются.
Чуток поерзав в кресле, Тони развалился поудобнее, хоть со
связанными за спиной руками и было сложно изобразить позу
«благородный дон отдыхать изволят», прикрыл глаза и… сам того не
ожидая, уснул. Видимо, утомился-таки за полные сутки маневров и
боя. Морская баталия — это вам не серенады под балконом петь. Даже
не прекрасных донн портреты рисовать.
Эх! Где те донны, где те портреты…
То есть понятно где — на берегу остались, это Тоньо пришлось
идти на флот, подальше от старшего брата и прочих неприятностей. Но
об этом — потом. А сейчас благородный дон уснул, и спал… а бог его
знает, сколько. Но чтобы увидеть во сне обожаемую Саламанку и
прелестную донну Марию де лос Анхелес Инезилью Молину, ему
хватило.
Ах, какой это был сладкий сон! Вот только досадно, скрип двери
разбудил его в самый неподходящий момент, когда донна Анхелес уже
упала ему в руки и готова была отдаться, но… кракена в глотку
этому, этому…
Не успев открыть глаз и сообразить, где он, Тоньо
сгруппировался, готовый выхватить шпагу и драться — или
быстро-быстро бежать, смотря по обстоятельствам. И лишь через целую
секунду вспомнил, сообразил, кто тут может скрипеть дверью, осознал
все ту же невыносимую легкость и пустоту бытия… и смирился. Господь
дал, Господь и вернет, когда будет нужно. А пока можно немножко
насладиться подаренными Им часами жизни ли, смерти, не суть.
Тоньо расслабился, даром что штаны после сна были сильно тесны,
а руки затекли. Лениво открыл глаза, зевнул.
На пороге стоял Морган.
Тот самый Морган, что снился ему битых два года, и все больше
повешенным на рее бородатым битюгом, вроде его чифа.