Она почти не стонала, только дышала неглубоко и рвано, и
вздрагивала от его поцелуев… Пока не рванула рубашку, запрокинув
голову, не прокусила — лишь бы не кричать — губу. Тонкая красная
струйка потекла на подбородок, на шею, и Моргана сжалась вокруг
него так тесно, так сладко — что он, забыв обо всем, рванулся
вверх, в нее, глубже, и со стоном выплеснулся — не замечая, что
почти ломает тонкие пальцы, так и сжатые в его ладонях.
Его заставил опомниться тихий стон, очень похожий на его имя.
Разжав руки, он снова поднес ее пальцы к губам, поцеловал. А она —
убрала руку и соскользнула, пряча глаза. Села на край постели,
снова. Посмотрела исподлобья, склонив голову. Бесшабашная улыбка,
тревога в глазах, вся — один сплошной вопрос и вызов. Безумная
смесь робкой девственницы и драчливого мальчишки.
Фата Моргана.
Похоже, сегодня дьявол получит еще одну душу.
— Иди ко мне, — позвал Тоньо.
Одному было холодно и неуютно. А она — горячая, нежная… и до
рассвета еще не меньше трех часов. Целая жизнь.
Из темных колдовских глаз ушла тревога, будто он ответил на
вопрос. И Моргана, чудо морское, легла с ним рядом, оплела руками и
ногами, как водорослями. Прижалась. Шепнула что-то невнятное, а
может и не шепнула, может это волны за бортом шелестели, или
кричали дельфины, и плакали чайки над висящим на рее чучелом пирата
Моргана, смешным соломенным чучелом, и капитан Родригес грозился
посадить чучело в карцер, потому что оно запачкало палубу
флорентийским вином… А Тоньо смеялся вместе с чайками, и ему было
хорошо и уютно, и он точно знал, что они никогда не поймают сэра
Генри Моргана, потому что его нет и не было никогда, потому что сэр
Генри Морган — это фата Моргана, наваждение и обман.
Он проснулся свежим и бодрым, словно проспал девять часов в
собственной постели, в университетском городе Саламанка, и не было
ни убийц, ни приватного разговора с Великим Инквизитором, ни
флотской службы. Словно вчера пираты не потопили «Санта-Маргариту»,
оставив в живых лишь дюжину человек из всей команды. Словно на
руках его нет веревки, а рядом не спит сэр Генри Морган, за голову
которого королева Изабелла дает шесть сотен дублонов. Словно он не
поклялся перед Господом Иисусом и Девой Марией избавить Испанию от
напасти — сегодня же, едва рассветет. Не зря же он дал Моргану
слово не пытаться его убить лишь до рассвета. А значит, пора. Вот
он, рассвет — только перед рассветом море звучит так
пронзительно-тоскливо, и сереет полоска неба над горизонтом.