И она подчинилась, легко и радостно. Как будто все время, что
«Санта-Маргарита» гонялась за ее бригом, ждала — вот он придет и
скажет: «Иди ко мне, Марина».
Они снова занимались любовью. Тоньо впервые с тех пор, как ему
исполнилось тринадцать, и булочница Пилар отдалась ему на мешках с
мукой прямо позади пекарни, называл это так. Без серенад, стихов,
ночных прогулок по крышам до балкона, без клятв на вечность,
забытых поутру. Просто — они занимались любовью. Тоньо двигался в
ней, растворившись, как в море, не думая ни о чем, кроме того, что
он — жив. Острое, щемящее чувство — быть живым и заниматься
любовью.
Марина... он не знал, как называет это Марина. Кажется, она
что-то такое шептала. А может, то море скреблось в борт.
Они даже подремать успели после. Недолго, не больше четверти
часа. Проснулись одновременно, Тоньо — от того, что почувствовал
рассвет... Именно почувствовал. Повернул голову, наткнулся на
пристальный взгляд.
— Вставай, — сказала она. Голос был неправильный, ни следа
предрассветной неги. Но и не сталь. Рвущийся канат между кораблями,
не иначе.
Тоньо недоуменно потянулся к ней, поцеловать, вернуть недавнее
волшебство. То, что было сейчас — было неправильно, он чувствовал
это, как встающее солнце, как неумолимо утекающие секунды.
Она выскользнула из его рук, отстранилась.
Встала, положила на край постели его штаны; сорочка, хоть и
развязанная, оставалась на нем, а чулками или дублетом она не
озаботилась. И про веревку забыла. Или наоборот, не забыла?
Стала быстро одеваться сама. Как будто надевала маску. Только
маска спадала, и даже в мужском наряде она совсем не походила на
пирата Моргана.
Сев на кровати, Тоньо позвал:
— Марина, развяжи меня.
Обернувшись, она покачала головой. Молча, без улыбки. Жесткая и
непонятная, как египетский сфинкс. Пришлось натягивать штаны так.
По крайне мере, это немного отвлекало от непонятной и совершенно
неправильной боли где-то за грудиной. Наверное, вчера ударили
сильно.
Тем временем она заплела косу, схватила со стены ту самую саблю
вместе с ножнами, свои зеленые четки, и указала ему на дверь.
Пистолета не взяла. Странно. Вроде же вчера у нее были пистолеты
за поясом, а сегодня — только клинок. Просто не привыкла носить
пистолеты на своем корабле или догадалась, о чем умолчал Тоньо, и
не хочет рисковать? Правильно не хочет. В пистолете есть порох, а
порох так легко взрывается по совершенно непонятным причинам,
особенно когда этого очень хочет кто-то из рода Альба.