Меня захлестывали волны отвращения. Скорее всего это не первый
раз. Но я не понимала — за что? Я не плакала, слез просто не было.
В парке, куда я дошла, было слишком светло и многолюдно.
Я, как раненое животное, искала темноты и безопасности. Свернула
с шумной аллеи и побрела по тропинке. Где-то недалеко, я помню,
было декоративное озеро. И меня раздражал молодой парень, который
шел вслед за мной. Опасности я не чувствовала — кругом люди, еще не
ночь.
— Деньги давай!
— Что, простите?
— Сумку давай, тварь! — казалось, он близок к истерике…
Парня трясло и бегающий, рассеянный взгляд не мог остановится в
одной точке. Наркоман?
— У меня нет сумки.
Он молча схватил меня за плащ на груди и начал выворачивать
карманы. Декоративные карманы. Он злился, что не может попасть туда
рукой. Я слабо трепыхалась, пыталась оттолкнуть и вдруг поняла, что
нужно просто закричать и придет помощь. Кругом полно людей! И я
закричала…
Боль не была сильной, я смотрела на пятно крови, которое
расплывалось на светлой ткани плаща и не понимала, почему темнеет в
глазах… Зато становится так спокойно и безразлично…
Я очнулась от качки и запаха моря и от того, что кто-то тряс
меня за плечо, скрипучим голосом взывая издалека:
— Элиза, Элиза…маои ирано… зайна, зайна, Элиза…
Открыла глаза…
Слишком четкие и странные были ощущения — море, влага, шершавое
дерево у локтя…
Я лежала на матрасе, на шелковой скользкой простыне. Старая
женщина, стащив с меня толстое одеяло, трясла за плечи, плакала и
чего-то хотела…
— Зайна, гальдо, Элиза, зайна…
Я не понимаю что она говорит, совсем не понимаю… Она хочет, что
бы я встала?!
Я села с большим трудом — боль в затылке каталась горячим
игольчатым шаром. Слух возвращался. Звуки стали резче, ближе и
страшнее…
Крошечная, три на три, деревянная клетушка, узковатая
полка-кровать, окна нет. Сундуки или короба стопкой. Отдельно один
большой, деревянный, окованный медными полосами ящик, на нем мягкая
рухлядь. На стене крепятся два кованых подсвечника с горящими
свечами. Старуха продолжала меня трясти и тянуть, но…
Я читала книги о попаданках. Изредка. Сережа считал их
низкопробным чтивом и смеялся, если видел у меня в руках книгу в
мягкой обложке. Мне приходилось убирать их с глаз.
Но сейчас осознание собственного попаданства пришло сразу. И это
не только потому, что место странное. А потому, что я помню момент
убийства там, дома… Совершенно отчетливо помню, как
усыпала-уплывала в темноту и покой. И яркую вспышку света перед
окончательной темнотой — тоже помню.