Парень даже попятиться не успел. Один
пёс очутился сзади, второй подступил спереди. Чёрные носы
одновременно и шумно втянули воздух. Тусклые глаза вспыхнули
золотом.
– Учуяли, – довольно поведала
матушка, зябко запахиваясь в плащ. – Ждём, сынок. Они быстро найдут
след.
– Чей след? – насторожился Дьёр, кося
то на одного пса, то на другого.
– Ищите, – коротко велела матушка,
повернулась к призраку и пояснила: – Убийцы, конечно.
Псы растворились в дождливой ночи
бледными привидениями. Лишь там, где они замирали, на мгновение
появлялось расплывчатое пятно серого света.
– Тогда зачем тебе сыскники? –
удивился Дьёр. – Они же, получается, и к дому преступника привести
могут? И указать?
– Не совсем, – улыбнулась матушка
Шанэ. – Собаки – неживые, это духи. Души тех, кто захотел стать
помощниками. Они невидимы живым. И живое находить не могут. Только
неживое со следами конкретной смерти и иногда сильное колдовство.
Убийство – спланированное ли спонтанное, – дело нервное, и мои
помощники всегда что-нибудь найдут. Огрызок табачной скрутки,
носовой платок, пуговицу. И они точно определят, что именно эта
пуговица – от убийцы. И след важно найти сейчас, пока с рек не
поднялся утренний туман. А дальше всё сделают сыскники.
– А если пуговиц будет много? –
усомнился Дьёр. – Разных? И от разных людей?
– Не будет, – весело заверила
матушка.
– А если платок найдётся на другом
острове?
– А кто об этом узнает? – усмехнулась
матушка Шанэ.
– Но это же неправильно! – возмутился
призрак. – И незаконно!
– Убивать – тоже, – посерьёзнела
матушка. – И, да, сынок, я уверена в своих помощниках. Они никогда
не ошибаются. Связь между убийцей и жертвой очень тонкая и хрупкая,
но она есть. И она... пахнет. Для моих помощников вещи убийцы будут
пахнуть смертью определённого человека, даже если он сначала
обронил, а потом убил.
Она медленно прошлась вдоль каменного
парапета взад-вперёд, поглядывая то на мост, то на тихо шелестящий
парк.
– К сожалению, ваши северные колдуны
когда-то потеряли способность работать с духами, – добавила матушка
Шанэ. – Да и просто видеть их разучились. И разуверились. Тридцать
лет я убеждаю сыскников в том, что не все души сразу уходят в реки,
и каждый раз ощущаю, что мне и верят, и не верят. Незаконно
уничтожать то, что удлинит расследование? Неправильно говорить, что
перчатка на месте преступления найдена, а не на соседнем острове?
Возможно, сынок. Но я иду на это, если понимаю, что иначе
преступник ускользнёт от наказания, а несчастная душа переродится в
чудовище.