Филипп отнес умирающего к ее лежанке. Там он
сел, вытянул ноги, подтащил пастуха к себе и вцепился ему в горло.
Находясь в бреду, Ашир лишь едва вздрогнул. Филипп выпил его не
всего. Дождался лишь, пока тело не станет целиком податливым и
мягким, умерев. Тогда он подтянул Мариэльд к себе, помог ей
склониться, и старая женщина, облизнув сухие тонкие губы, тоже
прокусила шею тонкими клыками. Так они вдвоем почти и иссушили
тело, чтобы остатки потом достались двум слугам.
Чуть погодя она подняла свои голубые глаза и
печально усмехнулась.
—
Последнее послабление перед карой, Филипп?
—
Да, — только и ответил он.
—
Это случится следующей ночью, когда тьма скроет отход твоих солров
и их путь?
—
Да...
Мариэльд попробовала откинуться назад, но у
нее не получилось. Тогда граф пододвинул ее так, как ей было удобно
— он отдавал последнюю дань уважения перед тем, что произойдет
дальше. Война всегда жестока, и Филипп был жесток, не давая
слабины, однако он подчинялся правилам уважения врага.
—
Гиффард всегда восхищался умением Тастемара идти к цели, терпя
любые лишения. Однако, хорошо узнав вас, он также заметил в один из
дней, когда мы гуляли вместе подле моря, что это умение и погубит
вас... — заметила, наконец, графиня.
— А
знал ли он хорошо тебя? — жестко прервал Филипп, поднялся с
лежанки.
—
Ты и тут вдруг решил обвинить меня в измене, но уже в отношении к
Гиффарду? — графиня печально улыбнулась. — Но я действительно
любила его! Пока мы невольно проживаем тысячи жизней в разных
телах, мнемоники впитывают эту тысячу жизней через кровь — и они
становятся почти равными нам если не по возможностям, так по
мировоззрению. В последние годы Гиффард был слишком обременен
жизнью, но передавать дар кому попало он не желал. Ему хотелось,
чтобы его преемник был достойным и знал о чести не понаслышке.
Поэтому, будь у меня такой претендент, он бы без раздумий передал
кровь ему. Но нет... На тот момент такого претендента не было. Как
и твой Леонард не оправдал его ожиданий... Поэтому деревенский
мальчик, очарованный кельпи, со своим излишним благородством и
чистой душой показался ему благим знамением.
— И
вновь обман! — усмехнулся Филипп. — На этот раз напускной
чистосердечностью. Будто это не вы подослали к Уильяму южного
архимага, чтобы тот передал мешок шинозы.