Родители – да, наверное именно так. Когда я
только попал вXVII век, то отчаянно искал хоть что-то,
могущее держать меня на плаву в новом времени. Мои реальные
родители остались в далеком будущем, и я не представлял, увижу ли я
их снова. Меховецкие заменили мне их, чуть более чем полностью. Мое
детское тело, то ли рефлекторно, то ли в поисках утешения тянулось
к ним – а Владимир Жигимонтович и Екатерина Васильевна отвечали мне
заботой и искренней любовью. Но понял я это только сейчас – когда
мать лежала больная, не в силах даже подняться самостоятельно в
горницу, а отец сидел в подземелье Можайского кремля. Столько
проблем, а мне хотя бы немного удачи. Времени на рефлексию сейчас
точно нет – разберусь позже, если останется возможность, и надеюсь,
что будет она не в «холодной». А сейчас нужно наконец
действовать.
Аккуратно достав из-за икон тугую связку
листов, я разложил их на одной из скамей. Что это? Первым взял в
руки слегка потрепанный лист, чуть шире стандартного для меня
бумажного формата. Вверху расположен герб – белый орел на красном
фоне, ниже текст, похоже латынь: «Hoc testimonium certifies quod
Vladimir Mekhovetsky, filius Sigismund Mekhovetsky, pertinet ad
gloriosum nate praedium de tunicam armis Pnin». Следующий лист как
капля воды поход на предыдущий – только вместо имени отца стоит
мое. Выходит, что отец и не думал отказываться от своего
дворянского титула в Польше, да и на меня еще грамотку сделал –
предусмотрительно, конечно. Впрочем, это меня не обрадовало -
стремясь отыскать ответы, я получил только больше вопросов. Неужели
Владимир Жигимонтович и правда предал свою новую родину? Или все
это просто мера предосторожности?
Во
всяком случае, я, как юрист, могу его понять. Дело в том, что прав
у населения в Московском царстве было не так чтобы много. Конечно,
как и во всей Средневековой Европе, права были у целых сословий –
дворяне могли просить за службу наделы, священнослужители
практически не платили податей, а крестьяне…ну, раньше могли
переходить по Юрьеву дню, а сейчас могли попробовать уйти от своего
помещика и побегать пять лет по лесам, после чего спокойно селились
в другом месте. Право собственности было очень ограничено и
распространялось в основном на вотчины и де-факто на черный,
посадский, люд. Но тут уже все зависело от царя – его слово и было
последним, высшим, законом на Руси. Царь мог пожаловать что угодно
– кроме разве что рода – но мог и отнять все.