— Странно… всё… Очень… странно…
— Что с ним?
— Ничего хорошего. Ничего. Кровь заливает лёгкие. Я вытащил
стрелу и сделал разрез… на спине… чтобы кровь… но…
— ЧТО С НИМ!
— Максимум до утра, Юрий Сергеевич. Максимум. Готовьтесь. Но
неестественно…
— Что неестественно? — Панов встрепенулся, уперев немигающий
злой взгляд в доктора. — Говори.
— Кровь… удивительно… Она чёрная…
— Что?
— Кровь вашего сына неправильная, нечеловеческая… Мутант он…
Вениамин Игоревич осёкся, так как весь вид Воеводы говорил
сейчас, что глава города в гневе, что совсем не те слова он хочет
услышать от доктора. Ноздри раздуваются, брови насуплены, желваки
напряжённо двигаются, а руки слишком заметно трясутся. Лучше его
сейчас не трогать.
— Доставьте сына в лазарет и приведите Потёмкина. Я скоро буду,
— с этими словами он прошествовал в сторону собора. Стрельцы
переглянулись, пожали плечами и, подняв койку с Митяем, потащили
юношу к стрелецкому корпусу. Следом поплёлся Вениамин Игоревич, не
зная, куда деть руки: он слишком поздно осознал, что совершил
ошибку, сказав Панову, что его сын — мутант.
***
Михайло-Архангельский собор впервые после дней великой смуты
наполнился шумом… Именно с тех пор, когда испуганные люди дни и
ночи проводили за мольбами, возлагали надежды на Всевышнего, но так
ничего у него и не вымолили, храм почти никто не посещал.
Люди в большинстве своём разочаровались в Боге. Обходили собор
стороной, батюшку проклинали при любом удобном случае, а Господь
теперь был для всякого свой… В первое время отец Иоанн пытался
возвратить людям привычку веровать, но Воевода пригрозил ему карой,
если тот не перестанет пудрить людям мозги и вносить смуту в сердца
жителей Юрьева. Во-первых, религия в том виде, в каком была до
войны, оказалась мало кому нужна, а во-вторых, нечего теперь было
взять с народа — естественно, батюшка себя не считал таковым. Всё и
раньше-то было только на добровольных началах и пожертвованиях,
теперь же и вовсе, чтобы самому прожить, пришлось пойти на договор
с власть предержащими. Воевода не разрешал ему проповедовать
православие, зато был рад, когда отец Иоанн восхвалял и возвышал
Панова. На этом и строились отношения Воеводы и батюшки. Тот был
целиком за действующую власть, а глава города, в свою очередь, не
отбирал у священника храм, позволял достойно существовать,
есть-пить со своего стола, лечиться в случае нужды и закрывал глаза
на многочисленных монахинь, а по сути — обычный гарем в стенах
церкви.