— Хорошо, — кивнул Гриша, погладив девочку, которой очень
нравился этот жест.
— Ну вот и молодцы, — девушка вздохнула, задумавшись. — Не
представляю, как вы в свои двенадцать стоите эти смены и выгоняете
норму за нормой…
— Не надо об этом думать, — произнес мальчик. — А то будет, как
с сороконожкой…
— Это когда у нее спросили, как она умудряется передвигать ноги?
— тихо спросила Маша.
— Ну да… — кивнул Гриша. — Работаем и работаем, какая разница,
как это получается?
— Тоже верно, — кивнула Надежда. — Завтра мы идем в кино, нам
билеты выдали в заводоуправлении.
— Кино так кино, — согласилась Маша. — Я не против.
Надя заметила, что жизнь будто бы проходила мимо, они втроем
замкнулись на простом цикле: работа-сон-столовая. И все… Это,
безусловно, заметили и старшие товарищи, практически принудительно
послав всех троих в кинотеатр. Хорошей новостью стали трамваи. До
сих пор, практически живя на заводе, Самойловы даже не заметили,
что теперь домой можно доехать. В этот день их ждало кино…
— Хорошо, что мы уже говорим, — хмыкнула Машка, устраивая голову
на плече Гриши.
На экране бежали кадры всего того, что прошло мимо, задевая лишь
краем — зачем показали фильм «Ленинград в борьбе» тем, кто все это
пережил совсем недавно, было не вполне понятно. Но Гриша и Маша
смотрели, чувствуя, что внутри разгорается какая-то теплая надежда
на то, что все будет хорошо. После фильма все трое шли домой
пешком, глядя на людей вокруг. Было странно видеть пусть слабые, но
улыбки на лицах. Этот сеанс сделал многое — дал надежду.
***
Наверное, везение не могло продолжаться бесконечно, как не могла
и магия бесконечно поддерживать организмы детей. Гриша, привычно не
думая о себе, ничего никому о недомогании не сказал. Также привычно
работал, поддерживая Машу, также пытался шутить и отдавать девочке
свой хлеб, которого неожиданно стало больше. Неожиданно в столовой
начали чуть-чуть лучше кормить, что сразу же заметила Надя.
Заболевшим себя мальчик не чувствовал, лишь появилась апатия,
неожиданно усилившись по сравнению с тем, что было. Но он считал
это неважным. Важна была только Машенька, только для нее жил
мальчик и только ради нее… Дистрофия набирала обороты, стало все
тяжелее подниматься и идти куда-либо, но Гриша держал себя в тисках
воли день за днем.