Что мы и делали. Это было мучительно. Осень, которая, казалось,
уже плотно обосновалась в наших краях, внезапно сдала свои позиции,
с юга подул ветер, а речную гладь заливал яркий солнечный свет.
Пока мы ходили по лесу, это было не так заметно, но вот теперь…
Грязь, которой мы так обильно себя украсили, моментально высохла, а
кожа под ней наоборот, вспотела и ужасно чесалась. Стало трудно
дышать, вокруг нас появились, казалось бы, совсем уснувшие до весны
мухи. А у меня к тому же еще и ужасно разболелась раненая нога.
Терпеть это не шевелясь было бы совершенно невозможно, если бы я не
знал, что каждое движение может нарушить нашу и так не очень-то
хорошую маскировку, и тогда все предыдущие мучения и страхи
окажутся напрасными. Да еще в голову начали лезть всякие неприятные
мысли, что-то вроде того, что мы попытались откусить кусок, который
не сможем проглотить, что затея наша обречена на провал, и что мы
только зря сложим головы. Когда Беар осторожно начал выгребать к
берегу, я от жары, духоты и боли впал в какое-то полусонное
состояние, так что момента, когда лодка заскребла дном о берег, я
не заметил. Только когда зашевелились Беар и Хамелеон, вытаскивая
пленника, я пришел в себя. Быстро умылся, заодно сделал несколько
глотков тепловатой воды и снова с сожалением обмазал лицо грязью.
Впереди было пять дней путешествия по лесу.
Нас искали. И искали очень хорошо. Не знаю, сколько первородных
было в лесу, но мы замечали их очень часто. Мы почти не вставали на
ноги, все время ползли. Первые два дня у меня даже не было
возможности заняться раной, и за это я чуть не поплатился жизнью –
нога распухла, боль стала дергающей. У меня начался жар. На третью
ночь мы оказались в какой-то узкой промоине, и мне удалось снять
грязную повязку, чтобы оценить свое состояние. Рана начала гнить. У
меня с собой не было хирургических инструментов, так что рану
пришлось вскрывать не слишком удобным кинжалом. Было ужасно больно,
несмотря на то что я заранее съел целых три порции обезболивающего
порошка, и очень хотелось застонать. Но стонать было нельзя.
Порошка, кстати, оставалось совсем немного, потому что мы регулярно
скармливали его пленному – это снадобье не только снимает боль, но
также вызывает вялость и спутанность сознания. Вообще-то им нельзя
злоупотреблять, но мы посчитали, что наша безопасность для нас
гораздо важнее, чем здоровье первородного. Тем более что если
принимать этот порошок менее двух недель, то последствия вполне
обратимы. Прочистив рану и выдавив гной, я снова замотал ее чистым
бинтом, вот только особой надежды на то, что теперь она без проблем
заживет, у меня не было.