«Ну, не на троих же соображать?»
С замысловатой щеколдой я справился быстро, и метнулся к смутно
белевшему сортиру. Пахнуло стружками.
Олифу, краску, растворители – все пожароопасные банки и склянки
«куркуль» сложил в углу туалета. Бутылку с соляркой я выискал на
ощупь. М-да…
«Я мстю, и мстя моя страшна! – зашипел мысленно. - А спички из
дому прихватить не догадался, мститель?»
Уф-ф! Спасибо «куму Тыкве», пособил, не желая того – на гладком
приступочке с вонючей дырой лежала распотрошенная пачка «Беломора»,
а сверху – коробок. Видать, тестировал новенький клозет перед тем,
как обмыть…
Я аккуратно обрызгал доски горючкой, подгреб курчавые стружки и
шуршащие, еще не мятые газеты. Чиркнул спичкой.
«Силу действия уравнивают силой противодействия… Для пущей
гармонии Вселенной…»
Огонь разгорелся сразу. Ярко спалил «растопку», и едва не угас.
Нет-нет… Трепещущие языки пламени жадно лизнули доски,
распробовали, изнутри повалил дым… Занялось!
Вернувшись домой, я тщательно вытер подоконник, прикрыл окно,
задернул шторы. Бухнулся в постель – и уснул сном праведника.
[1] 25 декабря 1979 года.
Глава 2.
Суббота, 25 августа. Утро
Липовцы, улица Угольная
Встали мы поздно, чуть ли не в десятом часу. Отец, по обычаю
удалых «кразистов», основательно употребил за ужином, и на завтрак
главе семьи полагалось полстакана «Столичной».
Морщась, как тот ежик, что ел кактус, батя влил в себя законную
порцию, и жадно набросился на вчерашнее жаркое, смачно захрупал
малосольными огурчиками.
Мамуля заботливо подложила ему разваристую куриную ножку, и
папуля благодарно промычал.
- Катанянам квартиру дали на Ленина, - сообщила родительница, со
злостью ухватывая полосатый шнур электрочайника и втыкая вилку в
расколотую розетку. Не помогло. И речь прорвало завистливым нытьем:
– Везет же людям! Звали...
- На когда? – поинтересовался отец, соловея.
- Назавтра вечером, часикам к шести.
- Ну, сходим… А чего дарить? Та-ань...
- М-м... - мать на секундочку задумалась, смурнея, и тут же
просветлела: - А давай, тот сервиз отнесем? Цветастый, такой?
- Югославский? Жалко как-то…
- Да там уже нечего жалеть! Все чашки побили, одни тарелки
остались.
- Ну, давай…
Я скромно сидел сбоку, уплетая картошку с мясом. Отец, сытый и
пьяный, отодвинул пустую тарелку, и благодушно заскрипел
стулом.