Самовольничать, берясь выполнять
просьбы всяких встречных – не по правилам, это верно, наказ должен
исходить от владетеля Полесья. Но это такая мелкая мелочь! Ведь
встречный – танна, а не какая-нибудь шелупонь, в шкатулке у Хрыча
еще две фляги Пёрышка, а лишние деньги будут вовсе даже не
лишними!
Я проговариваю всё это про себя,
взвешивая каждое соображение по отдельности, и думаю: так будь я
здесь один, согласился бы помочь рыбалкам?
И не могу найти ответа, потому что
трепет перед Хмурой стороной заслоняет в моих глазах всё прочее.
Пожалуй, я слишком увлечен важностью своей роли, для меня перейти
черту и выполнить своё назначение – уже и награда, и цель,
оправдывающая многое.
И дело не в том, что умение ходить на
Хмурую сторону возвышает меня над людьми, не способными на это.
Дело в том, что каждый заход немного меняет меня самого: в
солнечном мире я только и делаю, что упиваюсь этой самой своей
важностью и мечтаю обрести самостоятельность. В Хмуром же мире я
сильнее, выше всего этого и… чище, что ли. Там меня ведёт жажда
справедливости, нетерпимость к злодеянию, она заполняет всё моё
существо, вытесняет прочие чувства и превращает меня в наконечник
стрелы, разящей…
Я бы согласился поехать с рыбалками
только ради этого, не думая обо всем прочем.
– Ну, будьте милосердны-то,
досточтенный хмурь!
Хрыч жует губу. Хоть бы обернулся ко
мне! Хоть бы бровь изогнул вопросительно! Нет, мрак его забодай,
сам будет решать! Как всегда! Я тебе кто – собака на привязи?
Меня охватывает злость вперемешку с
безнадежным отчаяньем: я ведь в самом деле сижу у Хрыча на поводке.
И в тот же миг вдруг понимаю: будь я один – ни за что, ни за что не
согласился бы ехать с рыбалками!
Я даже не успеваю удивиться этому
пониманию, когда слышу слова Хрыча:
– Хорошо, мы поможем.
**
Мой дед говорил, что в Подкамне
выжили многие чародейские творины – мантихоры, гномы, скальные
гроблины. Настоящие творины, а не выдуманные, которыми селяне
пугают детишек, чтоб не убегали за околицу. Может, оно так и было,
но услышать первое настоящее упоминание о них нам довелось лишь
через месяц разъездов по варочьему краю.
Танна выше и крупнее среднего
мужчины-варки, а одежды из шкур делают её поперек себя шире. Она
сидит на престольце, чуть развалившись, и кажется, будто у нее есть
только голова, большие руки с квадратными ладонями и длинные
толстые ноги, а вместо тела на престолец навалены шкуры горных коз.
Рядом с ней Хрыч выглядит хрупким, как ребенок, и даже
стражники-варки не так уж впечатляют размерами.