– Страшно мне, – отвечает
староста. – Тогда было. И сейчас страшно.
Вопреки своим словам Бирни
поднимает глаза и твёрдо продолжает:
– Но коли ты мстить пришёл, то
давай. Вот он я. Деревню только не трогай. Это мой отец решил тебя
прогнать – мне и ответ держать. А он к предкам ушёл уже три года
как.
Юрген озадачен. Надо же, какое
самопожертвование. Неожиданно.
– Я, признаться, рад, –
продолжает староста, – что ты в Ордене. Удивился поначалу, но
теперь думаю: раз ты амулет орденский носишь, значит, должен законы
блюсти. Это правильно.
Каратель страстно желает
узнать, что в голове у этого человека, и тут же с ужасом и каким-то
болезненным восторгом слышит обрывки мыслей Бирни: «Знает? Не
знает? Нельзя, чтобы догадался… может, пронесёт?... отец не смог, и
я не смогу… какой он жуткий… монстр…»
Юрген скалится, и человек едва
не отскакивает в сторону. Каратель резко выбрасывает руку вперёд и
вверх, хватает старосту за подбородок и шипит:
– Что не смог твой отец?
Говори!
Взгляд Бирни становится
туманным. Черты оплывают, будто у пьяного. Еле ворочая языком, он
бормочет:
– Убить ребёнка…
тебя…
– Зачем?
– Твоя мать просила…
Юрген стискивает податливый
подбородок и ощущает, как удлинённые ногти легко входят в плоть.
Алые струйки бегут по пальцам – и страшно хочется облизнуть их
чёрным заострённым языком.
– Говори. Всё, что знаешь, – в
голосе Юргена не больше людского, чем в рокоте усмерти. Даже
меньше, пожалуй.
Если бы Бирни мог, он испугался
бы до беспамятства.
– Перед смертью твоя мать
пришла к моему отцу. Сказала, что не может больше. Что
сегодня-завтра умрёт, и просит старосту сделать то, что она не
смогла, когда ты лежал в колыбели.
Юргену не хочется слушать, но
хочется знать. Он притягивает лицо человека к своему и закрывает
глаза, погружаясь в его воспоминания.
– Не проси, Лора! С ума
сошла?!
– Я понимаю, Берт. Всё понимаю,
– мать устало вздыхает. – Но он мой сын. Я люблю его.
Прежний староста, такой же
большой и усатый, каким его помнит Юрген, в волнении ходит из угла
в угол. Грустная поникшая мать сидит на скамье, комкая в руках
полотенце.
– Я не могу, Берт. Тогда не
смогла и сейчас не смогу. Он мой сын.
Староста останавливается и
яростно шепчет:
– А я – могу?!
Ребёнка?!
Мать плачет. Слёзы текут по
впалым щекам, и она не пытается их отереть.