— А он?
— Спрашивает: ты кто? Леший, говорю.
А он мне: да нет, это я Леший.
— Та-ак…
— Ну фамилия у него была — Леший!
— Да я понял. Развязал он тебя?
— Развязал. Теперь, говорю, проси что
хочешь. А у него, слышь, глазёнки вспыхнули. Отслужи, говорит, за
меня в армии! Я, конечно, прибалдел сперва, потом прикинул, думаю:
ну а что? Два года — это ж не двадцать пять лет! Это раньше при
царе четвертак служили. Скорчил его морду, забрал паспорт — и на
призывной пункт. Так вот сюда и попал…
— Лёха… — выговорил я с восхищением.
— Слушай, Лёха… Как дембельнёшься, начинай романы писать. Большие
деньги заработаешь… Нет, кроме шуток…
Тут я заметил, что рядовой Леший не
слушает. Вернее, слушает, но не меня.
— Лежи не двигайся, — тихо
предостерёг он.
Я приподнялся на локте и оглядел
окрестности. Чуткий Лёха, как всегда, не ошибся: со стороны
радиотехнической батареи к нам приближалась опасность в лице
рядового Горкуши. Сапоги у рядового гармоникой, рукава закатаны по
локоть, бляха ремня сияет в области детородных органов, тулья
панамы промята на ковбойский манер.
Я встал. Не на вытяжку, понятно (это
уж было бы чересчур), но и оставаться в горизонтальном положении
также не стоило.
— Ну не падлы, а? — плаксиво вопросил
рядовой Горкуша, подойдя вплотную и устремив на меня синие горькие
— под стать фамилии — глаза.
— Так точно! — отрапортовал я. —
Падлы, товарищ старослужащий!
А сам всё ломал голову: почему это он
до сих пор не обратил внимания на лежащего рядом Лёху?
— «Дедушку»! — трагически вскричал
рядовой Горкуша. — «Дедушку» во внутренний наряд! Дневальным! На
тумбочку! Со штык-ножом!.. Это что?
— Бардак, товарищ старослужащий!
— Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо
не считают!
— Так падлы же!.. — истово поддакнул
я.
И смягчился рядовой Горкуша,
подобрел.
— Ну ты всё понял, да? — уточнил он
на всякий случай.
Полагаю, выражение глубокого
искреннего горя оттиснулось на моих чертах вполне убедительно.
— Так точно, понял! А заменить не
смогу. Заступаю в караул. Первый раз.
Рядовой Горкуша был потрясён
услышанным. Даже снял зачем-то панаму. Костлявый, кадыкастый,
бледный, какой-то весь вывихнутый, стриженный под ноль… Огляделся в
поисках другой жертвы. Но нет, никого не видать. Кругом поросшие
верблюжьей колючкой унылые серо-зелёные бугры, да белеет вдали
бетон пятого капонира.