«Что же это я, дурак, братику все барахлишко оставлю?!» – и, закурив сигарету, зашел в избу.
– Эй, братец, ты дома? Я пришел забрать всё мое. – И, не дожидаясь ответа, направился к красному углу. – Вот за эту иконку мне неплохие деньги дадут, – размышлял он вслух.
– Отойди оттуда! – раздался за спиной голос брата, – и не кричи, ребенка разбудишь!
– А ты мне не указчик, вот и возьму, это от бабушки, она не твоя!
Петр потянулся руками к образу. Брат в ту же секунду схватил его за шиворот и отбросил к двери.
– Так, значит ты с родным братом, да!?
Хлопнув дверью, Петр выбежал во двор, потом минуту спустя снова забежал.
– Что? Выгнать меня захотел? На!. – Размахнувшись, он бросил в лицо брата коробок спичек.
– Успокойся, поди, проспись, – пытаясь себя сдержать, ответил Дмитрий.
Из спальни в ночной рубахе вышла Катерина, которая спросонок никак не могла понять, что происходит.
– Что такое? У меня сейчас ребенок проснется.
– Иди, спи! – строго приказал Дмитрий жене.
– Да-да, иди, спи, только дом потушить не забудь! – истерично заржал Петр.
Дмитрий посмотрел на лежащий на полу спичечный коробок, потом на брата и, схватив его за грудки, с силой ударил об печь.
– Да ты что же, тварь…!?
Но брат уже не слышал, а лишь медленно сполз на пол. Дмитрий выбежал во двор. Катерина побледнела и бросилась в спальню.
***
Толпа, волновавшаяся у дома Кошельковой, разбиралась со скупщиками. Со всех сторон летели угрозы. В большинстве своем здесь присутствовали бабушки, под руководством Мухиной Авдотьи.
– А ты же, старая карга! – кричала она на Александру. – Приютила этих извергов. Гнать их отседова!
– Да, гнать! – поддержали остальные.
– А ну-ка, поди, выгони их из дома!
Неожиданно их крики прервал звон. Он ударил по деревне словно гроза.
– Что же это, пожар никак!? – ухнула Мухина, – свят, свят, свят!
– Пожар!! – закричал кто-то из толпы.
Все бросились в сторону шума….
…Катерина сжимала в руках топор с такой силой, что кисти ее рук побелели и, рассекая воздух, в исступлении она била в рельс, подвешенный на столбе.
Слезы и пот смешались на ее лице и желтели в свете разгоравшегося дома. Казалось, что она бьет слишком тихо, и ее никто никогда не услышит. Нательный крестик выбился из-под ночной рубахи. Растрепанные, взлохмаченные волосы лезли в глаза. Катерина не останавливалась, и еще с большим остервенением ударяла по рельсу.