***
"Театральная" светилась
ярко. Фасад здания Большого Старопесковского театра — он хоть и был
единственным в городе, но его размерам и внутреннему убранству
могли позавидовать и более известные столичные "родственники" —
змейкой оплетали десятки метров гирлянд. Крышу венчали треноги с
мощными прожекторами и ветряки, дающие для всей этой красоты
энергию. Даже на покатом своде купола, укрывавшего большой
концертный зал, ходоки умудрились закрепить один из
прожекторов.
С других сторон
Театральная не была столь яркой, да и не для кого было её там
освещать. Задней стеной здание срасталось с Музеем современного
искусства, создавая комплекс с гордым названием Городской центр
творчества. С двух сторон комплекс отгораживал от Старопесковска
бетонный забор, а с третьей, с тылу, подход для незваных гостей
перекрывала обрушившаяся пятиэтажка.
Пережитки – именно так
называли молодые ходоки переживших Шабаш стариков – рассказывали,
что в одной из квартир этого дома жил военный, знатный любитель
оружия, и когда грянул Шабаш, то ли испугавшись происходящего, то
ли став бесноватым, вояка подорвал весь свой спрятанный в квартире
и подвале арсенал, тем самым превратив прекрасную новостройку в
непролазные руины. Как бы это эгоистично не звучало, но большинство
театральщиков были благодарны прапорщику Филипенко за столь
качественную баррикаду.
Вот и освещали они
только главный вход, словно спасительный маяк для заблудших
ходоков. Ни Тихие воды, ни Южная не могли себе позволить такой
роскоши, всё потому что не было у них своего изобретателя. А вот в
Театральной жил Шаманский Виктор Андреевич, известный на весь город
как Шаман.
Щупленький пережиток с
юркими тёмными глазами и проплешиной на голове любил своё прозвище,
и сам настаивал, чтобы его так называли, а не по имени и
отчеству.
Шаман, не взирая на то,
что был пережитком, "порог" так и не переступил. В отличии от
большинства своих сверстников он мог, укутавшись в одежды, и днём
ходить по городу, не боясь тут же свихнуться, но не хотел этого
делать. Не любил он толпы и людские скопления, оттого и до Шабаша
редко выходил на улицу, а после, когда с группой выживших
обосновался в театре, и вовсе перестал покидать затхлые
помещения.
И лишь изредка, в такие
ночи как эта — ещё не морозная, но уже и не парящая летним жаром, а
небо пестрит обилием ярких звёзд, – Шаман выбирался на крышу театра
с неосвещённой стороны и подолгу вглядывался в небо, развалившись
на раскладном стульчике.