Пришел в себя, отдышался… Далеко вверху растерянный хищник не
мог понять, куда делась муха, которую он уже считал своей законной
собственностью. Грозно шевеля хилицерами, он сердито топотал по
доскам и бурчал что‑то ругательное. Жаль, я паучиного не
понимаю…
– Пссс… – я вздрогнул и подскочил. – Эй ты,
мухоподобное!
Мушиные инстинкты включились сами собой и крылышки радостно
зажужжали. Подлетев, я увидел птицу Гамаюн. Она сидела на свае,
вбитой в прибрежный песок.
– Как ты меня нашла? – она только отмахнулась.
– Хватит прохлаждаться, хозяин зовет.
Я сердито зажужжал. Только избавился от страшной гибели – и
сразу куда‑то лети, что‑то делай…
Как донести до этой недалекой пернатой, что я вовсе не
прохлаждаюсь, а занимаюсь важным делом? И вообще. Кто кому еще
хозяин…
– Ну‑ну, хватит выпендриваться. А то склюю, –
пригрозила ворона, нацелив на меня острый клюв.
Показав ей язык, я отлетел подальше. Хрен она меня поймает!
Я от пламени ушел, и от паука ушел, а от тебя, дирижаблиха
неповоротливая, и подавно уйду!
– Я серьезно, – ворона подскочила, и облетела вокруг помоста. –
Ты что, последние мозги в мушином облике утратил? Бвана зовет, у
него созрел план. Давай, полетели. Не в клюве же тебя нести…
Глава 2
Иван
– А нас пустят? – спросила Машка, когда мы подошли к
высокому, с наглухо закрытыми воротами, терему.
– Скажешь, что ты – племянница. Приехала проведать
тетушку.
– Так мне и поверят.
– А ты прикинься бедной родственницей, – посоветовал
я. – Ну типа, Крошечка‑Хаврошечка…
– Может сработать, – кивнул Лумумба.
– Ладно… – Машка критически оглядела свою курточку. –
Базиль, у вас не найдется старенького платочка? А лучше – двух.
– Как не найтись… – учитель запустил пальцы в жилетный
карман. – Годится?
Одним платочком – ветхим, с размухренными концами, – она
повязала голову, спрятав волосы и плотно обмотав шею. Из второго
соорудила узелок, напихав в него какой‑то ерунды из рюкзачка.
Затем, прижав узелок к груди худыми бледными лапками, посмотрела на
нас несчастными, полными слез глазами и пролепетала:
– Пропустите, дяденьки, с тетушкой проститься. Одна она у
меня, сиротинушки… – и шмыгнула носом.
– Гениально! – похвалил учитель. – Сейчас,
сейчас… – скинул свой любимый плащ, вывернул его наизнанку, швами
наружу, и снова надел.
Изнутри кожа василиска была покрыта налезающими одна на другую
заплатами, жжеными проплешинами и бесчисленными карманами. Из
некоторых торчали непонятные предметы. В других, плотно застегнутых
на пуговицы, что‑то шебуршало и пыталось выбраться. Из одного даже
показался глаз на стебельке, но Лумумба прихлопнул его ладонью, и
глаз спрятался.