Видел он и леди Марину, которая, не
дрогнув, разрезала себе ладонь и поила его кровью прямо из горсти,
мудрого и спокойного Владыку Нории, спасенных драконов, огромного
змеедуха-защитника Дармоншира… Била артиллерия, Таммингтон
вздрагивал всем невидимым телом и приходил в себя.
Стояла жара, между пышными кронами,
покрывавшими Дувлинские холмы, струились теневые легкие ветерки.
Слышались редкие выстрелы, далекие крики, визг охонгов, и
Таммингтон насторожился – похоже, отряд дармонширцев уже находился
почти за холмами, ближе к левому.
Над склонами кружили несколько
десятков раньяров, то и дело подлетая к низине и поднимаясь
обратно, еще по одному сидели у вершин: там промежутки между
деревьями позволяли стрекозам приземлиться, а внизу такой
возможности не было. Лорд Роберт еще раз облетел холмы, внимательно
глядя, нет ли отрядов врага на подходе, а затем вернулся к входу в
долину, перегороженнуму несколькими цепочками иномирян на охонгах.
Они о чем-то громко переговаривались и то и дело глядели в небо.
Боялись артиллерии?
Невидимый змей завис над кронами в
раздумиях: было бы неплохо запустить по листве легкий ветерок,
чтобы не выдавать себя, но силы, которые и так на исходе, могут
понадобиться, если придется принять бой. И потому он снова
обернулся ветром, пролетел над иномирянами и нырнул под кроны
метрах в пятидесяти за их спинами. А затем потек меж стволов
вперед, выглядывая попавших в окружение бойцов и стараясь не
касаться ветвей, чтобы не качать их. То и дело попадались следы
боев — обугленные туши охонгов, тела иномирян и дармонширцев.
Выстрелы и визг инсектоидов
становились все ближе, а спать хотелось все больше… Таммингтон уже
клевал клювом, когда еще метров через двести наткнулся на странный
то ли канат, то ли кабель.
Будь Роберт пободрее, он бы,
возможно, и разглядел его до того, как коснулся, – пусть тот и был
прикрыт травой. Но сейчас герцог изо всех сил пытался не уснуть, и
задел-то его самым краешком, длинным перышком-ветерком, и лишь
потом заметил, как сверкнуло что-то, похожее на хрустальные длинные
бусы толщиной в руку ребенка, с металлическими каплями между
многогранными бусинами…
Таммингтон взвился от боли, отчаянно
шипя: казалось, что ему в живот впились раскаленные крючья, – и,
каким-то чудом сохранив невидимость, выскочил над кронами, поднимая
вместе с собой столбы листвы и древесной щепы. Он так отчаянно
дернулся, что удалось вырваться, оставив на ловушке часть ауры, – и
скользнул далеко вперед, и быстро потек-понесся от страшного места,
корчась и извиваясь меж деревьев от ощущения, что рану жжет каленым
железом.