Упомянутым местом
оказалась большая, на несколько сотен домов, деревня. Вернее, дом в
ее центре.
— Ты, парень,
выбери себе имя, — по дороге посоветовал мне тот самый человек,
который осадил Сербена. — Неизвестно, когда к тебе вернется память,
а если не придумаешь имя сам, наш писарь внесет тебя в ведомости
Йоргом. Очень уж любит он записывать всех Йоргами.
По мне, так имя
Йорг звучало ничуть не хуже любого другого, но, судя по интонации
человека, называться так не стоило.
Я попытался
вспомнить, какие имена вообще существуют, но память подкинула
только одно — того самого Сербена. Становиться тезкой этого
неприятного человека я не хотел, но мне понравилось сочетание
звуков из его имени.
— Рбен, — сказал я
вслух. Нет, что-то было лишнее. — Рен. — А вот сейчас чего-то не
хватало. — Рейн!
— Рейн? Ну,
значит, будешь Рейном, — согласился человек.
Внутри дом состоял
из одной большой комнаты, отведенной под владения писаря. Вернее,
писарей — их оказалось там двое. Или же они были архивистами? На
мой взгляд, так комната весьма походила на походный архив:
поставленные вдоль стен, второпях сколоченные шкафы с открытыми
полками, на которых громоздились сотни бумажных папок.
Да, забавно, я не
знал ни своего имени, ни ранга, ни клана, зато знал, как выглядит
походный архив…
— Еще живчик! —
возрадовался один из писарей-архивистов, увидев меня. — Ну-ка,
ну-ка. Что тут у нас? Померим, — и меня подтолкнули к расчерченной
полосами доске, прибитой к стене вертикально.
— Вот ведь оглобля
вымахала, а? — восхитился моим ростом разговорчивый писарь-архивист
и велел второму: — Так, Умос, пиши. Рост ровно четыре акка (190
см). Телосложение стандартное таканское, на таком без лошади
пахать можно. Не-не, про лошадь ты не пиши. Примерный возраст — лет
восемнадцать-девятнадцать. Волосы темно-русые, глаза синие, нос
прямой, ломанный по центру.
Я потрогал свой
нос. Тот ощущался самым обычным. А как должны ощущаться ломанные
носы?
— Карик, ты
слепой? — у второго писаря-архивиста голос оказался
простужено-ворчливым. — В каком месте у него нос ломанный? Это
горбинка.
— Ну пиши тогда —
прямой с горбинкой, — весело согласился первый.
Дверь открылась,
внутрь заскочил подросток, молча кинул на край стола сверток и так
же молча исчез за дверью.
— Твоя новая
одежда, — пояснил мне разговорчивый писарь. — Снимай свои вонючие
лохмотья, кидай вон туда, в угол, их теперь только в печь. Сейчас
запишем все твои особые приметы, оденешься и пойдешь к остальным
живчикам. Вот надо же, трое суток с окончания битвы прошло, а вы
все вылезаете и вылезаете.