Как там ругались
воины, преследовавшие меня? «Иштава мерзость»? Я понимал значение
только второго слова в этой фразе, но сейчас она казалась
подходящей.
Вот ведь иштава
мерзость!
Я развернулся и
зашагал назад.
Под ногами уже
привычно пружинила влажная почва и проминался ковер из многолетней
листвы. А потом что-то скользнуло мимо, что-то большое и быстрое. Я
дернулся в сторону, одновременно нанеся топором рубящий удар. Попал
по этому чему-то, и оно в ответ зло рыкнуло.
Теперь я смог
рассмотреть это большое, но уже не такое быстрое. Многоножка — я
видел таких в деревне — только длиной в три человеческих роста и
высотой мне по пояс. У многоножки было две головы с одинаковыми
зубастыми пастями и плоскими вытянутыми мордами, а вдоль тела
тянулись наросты, напоминающие когти. Не отпрыгни я — снесла бы мне
половину мяса с костей.
Я перехватил топор
поудобнее и ударил куда пришлось. Пришлось в середину многоножки.
Ударил, тут же отскочил — вовремя. В том месте, где я стоял,
клацнули челюсти одной из голов. Я метнулся вперед и снес эту самую
голову — она отлетела на вершину пригорка и шлепнулась о
«яйцо».
Так, а вот это
было зря. Вдруг обитатель «яйца» воспримет шлепок как приглашение
«вылупиться»?
Поэтому со второй
головой я обошелся аккуратней и ударил так, чтобы она отлетела в
противоположную от пригорка сторону.
Обезглавленное
тело продолжало метаться по лесной настилке. Многоножке явно никто
не рассказал, что лишившись головы — или голов — положено умирать.
Я разрубил многоножку пополам, а потом еще и каждую из половин — и
теперь вокруг меня бестолково бегали уже четыре части. Да уж,
похоже многоножка не понимала сам принцип смерти. С варгом и
Шептуньей было проще — они понимали.
А еще — я
присмотрелся — многоножка, как и подземные хваталки до нее, не
истекала кровью.
Может, обитатели
леса были изначально неживыми, поэтому и убить их по-настоящему не
получалось?
Чувствуя
раздражение, я обрубил мелкие мохнатые лапки у каждой части,
убедился, что четвертинки твари больше не бегают, и огляделся.
Когда меня отвлекла многоножка, до подлеска оставалось шагов
пятнадцать.
Подлеска не
было.
Вообще не
было.
Вот дерево,
расходящееся на два ствола — я заметил его еще до появления
многоножки. Вот длинная толстая ветка — я помнил, она показывала
отломленной стороной именно на дорогу. Но и подлесок, и дорога
исчезли.