- Здравствуйте! – подпустив петуха в голос, настороженно
поздоровался со мной профессиональный прелюбодей и изменщик
Эдик.
- Ты, Сарайкин, чего здесь, сука, делаешь?! – оставив
приветствие оформителя без ответа, поинтересовался я.
- Ну.., так эта, ну живу я как-бы здесь, – сдувшийся Эдуард уже
не пытался демонстрировать мне свою уверенность и твердость
жизненной позиции.
- А какого хера ты здесь как-бы живешь? Вера где? – не стал я
рассусоливать.
- Так дома она! – обрадовался любвеобильный маляр, сообразив,
что внимание неприветливого визитёра можно отвести от себя в
сторону, – Вера-а! - заблажил он вовнутрь квартиры.
Совсем скоро из-за неширокой спины живописца показалась Верочка.
Обойдя худосочную дылду с козлиной бородкой, моя несбывшаяся
надежда на постой улыбнулась.
- Здравствуйте, Сергей! – поздоровалась она и слегка повернув
голову, бросила назад – Ты иди пока, я не долго!
Я невольно опустил взгляд на ее выпирающий живот и окончательно
распрощался с иллюзиями. Мне даже показалось, что этот верочкин
живот по своей форме точно такой же, как и тогда у Галины
Суторминой, когда я ездил к той в Октябрьск. А с другой стороны,
все логично, вон он, сука, производитель этих животов, в фартуке по
квартире гуляет! По той самой квартире, в которой я со всем своим
душевным спокойствием должен был бы эту неделю перекантоваться.
- Здравствуй, Вера! – улыбнулся я, – Помнишь, ты меня приглашала
в гости?
- Помню, как не помнить! – тоже с улыбкой и не скрывая грусти,
ответила мне она, – Помню, как приглашала и как ты пообещал, что
придешь! Только очень уж долго ты шел, Сергей! – Вера прислонилась
плечом к косяку.
- Зайдешь? Чаем угощу! – разглядывая меня, Вера улыбнулась своей
прежней улыбкой, – Эдик там пирожков напёк. Он у меня мастер
пирожки печь.
- Нет, не хочу я пирожков, Вера! Пойду я пожалуй. А ты счастлива
будь!
Развернувшись, я пошел по лестнице вниз.
Может, правда, взять вот прямо сейчас, да и рвануть в Москву?
Севастьянов примет и на службу при себе определит. Он еще тогда,
когда мы громили сомкнувшуюся с мясокомбинатовским жульем
номенклатуру, к себе работать приглашал. Но смерть Сони и
сломленные этой смертью Лишневские не позволили мне уехать. Да и не
хочется мне в эту Москву. Был я уже в ней и мне там не шибко
понравилось. За несколько лет пребывания в ней, стойкая ассоциация
огромного столичного города с Казанским вокзалом так и не
пропала.