– Я рад… – несмотря на просьбу
помолчать, вновь заговорил он, и не затыкался следующие минут
десять точно. При этом мне опять не удалось разобрать ни слова из
того, что он говорил.
«Плохо, – подумала я, старательно
изображая внимательного слушателя. – Такими темпами на люди я смогу
показаться только лет через сто. Кстати, надо будет непременно
спросить у Васта, какова здесь средняя продолжительность
жизни».
Через некоторое время бесконечная
болтовня Красного господина поместья Лундун, видимо, надоела
лекарю. Дождавшись небольшой паузы между фразами, Чатьен Васт
что-то сказал мальчику негромким, но твёрдым голосом. На
круглощёкой мордашке тут же отразилось огорчение.
– Я ещё приду, – уверенно сказал
Ришан, обращаясь ко мне, после чего засунул руку в карман плаща и
достал оттуда какой-то фрукт лилового цвета с мелкими красными
пятнышками, который и вложил в мою ладонь. – Доброй ночи,
Шиануся.
И ушёл, на этот раз, видимо
разнообразия ради, воспользовавшись дверью.
– Я ничего не поняла, – дождавшись,
пока стихнут шаги за дверью, обречённо призналась я.
Чатьен Васт наградил меня странным
взглядом.
– Брат любит тебя, – через некоторое
время, явно старательно подбирая слова, чтобы одновременно и точно
передать суть, и чтобы я смогла понять, сказал он. – Он спрашивает
о тебе каждый день.
Я нахмурилась.
– Почему?.. – я замолчала на
полуслове, не в силах правильно сформулировать вопрос – слов в моём
запасе всё ещё катастрофически не хватало. Впрочем, когда это меня
останавливало? Пришлось импровизировать. – Никого нет. Ты и я.
Почему?
– Нельзя, – последовал лаконичный
ответ.
О, вот это слово я знаю прекрасно!
Мой надзиратель повторял его по сто раз на дню. Иногда меня так и
подмывало спросить: а что мне вообще можно? Но я не могу этого
сделать. Потому что, как минимум, не знаю, как звучит слово
«можно».
* * *
Дни сменялись один другим, и я
медленно, но верно сходила с ума. Вынужденная изоляция, щедро
сдобренная постоянным стрессом и изматывающими нагрузками как
физическими, так и интеллектуальными, сделала своё дело: не
выдержав морального давления, я начала срываться на единственном
человеке, находящемся рядом со мной.
– Ненавижу! – в один из дней у меня
окончательно сорвало крышу, и я запустила в лекаря чашей с травяным
настоем, от которой тот, впрочем, довольно ловко увернулся. Чаша
ударилась об пол и со звоном развалилась на несколько неровных
осколков, а её содержимое жёлто-зелёной лужей растеклось по полу. –
Исчезни! Сдохни!