Вновь раздался стук двери, а следом
за ним громкий топот ног. Вскоре возле меня очутился совсем
маленький мальчишка – лет десяти, не старше, – типичной европейской
наружности: светлокожий, с пшеничными волосами, собранными в низкий
хвост и яркими голубыми глазами. Одет, к слову, паренёк был в такой
же наряд, что и мой надзиратель, только ханьфу на нём было
насыщенного алого цвета.
Радостно воскликнув что-то на
незнакомом мне языке – и ни разу не китайском! – мальчишка уселся
на край кровати и взял меня за руку, продолжая что-то быстро и с
чувством мне втолковывать. Его ладони были тёплыми – а главное, на
них не было перчаток. Я находилась в замешательстве: судя по
сияющему взгляду и счастливой улыбке, мальчишка, определённо, меня
знал. Но откуда? Во время своего продолжительного монолога он
притянул мою ладонь к своей груди, и я шумно вздохнула: рука,
которая вроде как шла из моего тела, была не моя. Тонкая и
короткая, она, определённо, принадлежала маленькому ребёнку.
По моей спине пробежал противный
холодок. Но прежде чем я смогла дойти от станции «испуг» до станции
«истерика», на плечо мальчика легла уже знакомая рука в бежевой
перчатке. Подняв глаза, я встретилась со спокойным, уверенным
взглядом светло-карих глаз. И ужас, сковавший моё сердце, внезапно
отступил, словно его смыло морским прибоем.
Мужчина что-то сказал мальчику, тот
нахмурился, но важно кивнул, послал мне на прощание лучезарную
улыбку, поднялся и ушёл. После того как за ним закрылась дверь, мой
надзиратель предельно осторожно, словно я была сделана из тонкого
фарфора или хрусталя, усадил меня, прислонив спиной к чему-то
сзади, – возможно, стене или изголовью кровати, – предварительно
для мягкости подложив подушку. Убедившись, что я удобно устроена,
он решительно откинул в сторону одеяло, и мне предстала
неприглядная истина: не только руки, но и ноги были детскими, из
чего можно было логично заключить, что и всё остальное тоже
принадлежит ребёнку. Но как такое возможно? В памяти всплыло лицо
незнакомого мужчины, возникшее из темноты, затем резкая боль в
животе и кровь, заливающая мои руки.
«Я умерла, – упаднически подумала я,
невидящим взглядом наблюдая за тем, как надзиратель сосредоточено
разминает мои ноги, напоминающие тонкие веточки какого-то хилого
деревца. – А это, по всей видимости, загробная жизнь, – с моих губ
сам собой сорвался горький смешок. – Жила глупо, умерла
по-идиотски, и посмертие у меня соответствующее».