— Одного ты уже, почитай, нашёл, — оветил мужик и указал рукой
на стоявший рядом дом. — Вот тут Степан живёт, а до Митьки в край
улицы надо проехать.
Высокий, крепко сложенный, не по возрасту седовласый Степан
одним рывком извлёк из выдолбленной в мёрзлой земле ямы оленью
шкуру, обвязанную верёвкой.
— В этой яме я завсегда храню пропитание для собак, у меня их
более десятка: какие для охоты, иные — в упряжку, — объяснял
Степан, развязывая верёвки, а затем распахнул край шкуры.
— Боже правый! — отшатнулся Тимофей и отвёл взгляд в
сторону.
Взору открылся окоченевший труп старухи, покрытый коркой льда, с
обнажённой синей спиной, разодранной медвежьими когтями: глубокие
борозды шли от затылка до поясницы.
— Ну да, картина не для слабонервных, — хрипловато сказал Степан
и закашлялся, затем как-то виновато добавил: — Сохранил как есть,
знал, что придёшь.
— Откуда знал? — удивлённо спросил Тимофей, выпучив на мужика
глаза.
— Она сказала, — Степан кивнул головой в сторону обледеневшего
трупа. — Сказала, что за амулетом придёшь.
Степан смотрел на испуганно выпученные синие глаза гостя и
понимал неправдоподобность им сказанного. Решил объяснить для
понимания:
— Сон мне был, а может, видение, точно сказать затрудняюсь, —
Степан закряхтел, прочищая заложившее горло. — Явилась старуха в
обличии шаманском и говорит, мол, шаманка я, похорони меня по
обычаю. Амулет мой, говорит, отдашь тому, у кого глаза, как куех
халлаак[5]. По всему видать, про тебя старуха говорила. Так что
забирай амулет, тебе он теперь принадлежать должон.
Тимофей стоял в нерешительности, он боялся посмотреть на
труп-ледышку. Становилось не по себе от одной мысли, что нужно
прикоснуться к синему окоченевшему трупу, чтобы снять амулет.
Степан видел нерешительность парня и решил немного ему помочь,
перевернув старуху лицом к верху. Прикасаться к амулету и снимать
его со старухи он не осмелился, пусть этот страдалец сам выполняет
то, что ему завещано. Но судя по выражению лица бедолаги, положение
его не облегчилось, а наоборот, усугубилось, потому как на
обледеневшем синем лице покойницы застыла гримаса нечеловеческой
боли и страдания. Рот застыл в немом крике, в образовавшейся
впадине рта была замёрзшая вода, глаза закатились кверху, оставив в
глазницах только белки.
У Тимофея волосы зашевелились под капором, по спине пробежал
холодок. Даже мелькнула мысль: плюнуть на все наказы и видения,
уехать побыстрее и как можно дальше от всего этого кошмара. Тимофей
повернулся спиной к ужасному образу мертвеца с намерением уйти. Но
какая-то невидимая сила словно приподняла его за плечи и развернула
обратно.