Однако перед смертью не надышишься, мысленно напомнил он самому
себе и медленно, нехотя поднялся с лежанки, невольно бросив взгляд
в окно – сумерки сгущались стремительно, замешанные на рыхлом
неплотном тумане. Курт поморщился, массируя ноющее правое плечо;
жест механический, такой же привычный, как и бессмысленный – это
никогда не помогало, но куда хуже было то, что ныла старая рана в
последнее время уже не только в сырую погоду. В коридор он вышел
неторопливо, с неудовольствием отметив, что самому себе не может
точно сказать, отчего – оттого ли, что оттягивает тот момент, когда
придется войти в комнату Мартина со словами «надо поговорить», или
оттого, что нехорошей ломотой в некогда сломанной правой ноге
отзывается каждый шаг.
В безлюдных коридорах монастырского корпуса плавала тишина,
собственные шаги слышались преувеличенно громко, и въевшаяся
привычка заставляла ноги ступать мягче, тише, незаметнее, хотя уж
здесь-то совершенно точно было не от кого таиться – ввиду
нетипичности прибывших в тренировочный лагерь даже собственная
охрана оного лагеря была попросту удалена из этого крыла.
Посторонним здесь взяться было неоткуда, а телохранители наследника
по коридорам не разгуливали, да и они опасности не представляли –
ни теоретической, ни практической…
Поэтому, когда за поворотом коридора послышались отчетливые
шаги, в сознании затрезвонили тревожные колокольцы, и Курт встал на
месте, вслушавшись и напрягшись. Шаги были тихими, слишком тихими –
так ступает человек, не желающий быть услышанным, таящийся, идущий
скрытно; на мгновение шаги замерли, донесся едва различимый стук
двери – даже не стук, чуть слышный шорох створки – и вновь
воцарилась тишина.
Курт медленно прошагал за поворот и остановился, глядя в пустой
коридор с четырьмя дверями по правую сторону. Тревожные колокольцы
внутри смолкли, и теперь вместо беспокойства и напряжения в душе
медленно поднималась холодная, темная волна раздражения.
Заселенными были лишь две комнаты из этих четырех; в одной,
ближайшей к повороту, расположился Мартин, разговор с которым он
так долго и тщательно продумывал сегодня, но неведомый ночной
гость, судя по звуку шагов, вошел не в нее.
Курт приблизился ко второй двери, остановился снова, склонившись
к створке и прислушавшись, а потом решительно, громко постучал.
Внутри комнаты послышался испуганный возглас, более похожий на
какой-то придушенный вдох, тут же смолкнувший; шагов к порогу не
прозвучало, ничей голос не осведомился, кто это бродит здесь со
столь поздними визитами, и дверь ему никто не открыл.