Не намного приятнее оказалось следующее знакомство. Толстый
лысый дядька развалился в кресле недалеко от компании играющих в
карты интуристов и внимательно наблюдал за ними, время от времени
записывая что-то в блокнотик. Краслен заглянул ему через плечо и
увидел, что буквы в блокнотике брюннские. Скромно представился.
Новый знакомый сказал, что он писатель и ездит по миру, ищет
материал для своих сочинений. Он спросил, знаком ли Краслен с его
творчествам, и, когда оказалось, что нет, потерял интерес к
«шармантийцу». Кирпичников решил не приставать и убраться подальше,
пока литератор не взялся записывать еще и за ним. Оказаться
персонажем чужой книги не хотелось: почему-то Краслен был уверен,
что положительный герой из него не получится.
На третий день, когда до прибытия оставалось совсем недолго, и
Краслену до невозможности захотелось домой, на завод, в
Правдогорск, в ресторане к нему подсел тип лет пятидесяти в серых
подтяжках, без галстука, без пиджака. От него сильно пахло
спиртным.
–Уильямс! – представился тип так, как будто Краслен его
ждал.
–Лефевр, – отозвался Кирпичников без особой охоты.
–Шармантиец! – удовлетворенно произнес незваный собеседник. – Я
бывал в Шармантии. Конечно, вы не знаете профессора Сильвена.
Превосходный человек! Мы с ним работали! Надеюсь, еще свидимся. Да
что уж… Еще свидимся, конечно!
– Вы – ученый? – произнес в ответ Кирпичников из вежливости.
– Да! – сказал Уильямс. – И горжусь этим! Поверите ли, нет ли,
ни минуты не жалел, что стал биологом!
Биологу явно хотелось выговориться. Похоже, ему не давала покою
какая-то мысль, из-за которой он напился и теперь решил излить душу
случайному попутчику. Краслену было все равно: он никуда не
торопился. Уильямс крикнул еще выпивки, посетовал, что здесь, на
красностранском пароходе, не дают бифштексов с кровью, дал Краслену
два рецепта жарки мяса, проследив, чтоб тот записывал, потребовал
пельменей, потом начал объяснять, что происходит внутри мышечных
волокон в ходе термообработки, перешел к строению белка, затем к
пептидам, что-то нес об аденине, гуанине, нуклеиновых кислотах и
каких-то непонятных «основаниях». Краслен кивал и слушал, слушал и
опять кивал. Уильямс пересказывал какие-то истории из практики,
шептал как заговорщик об открытиях, которых он не сделал, но
когда-нибудь однажды точно сделает, с трудом, но вспоминал названия
диссертаций и статей во всех журналах и хвалил учеников.