– Козу пусть отдадут молодую, чтоб доилась хорошо. Пару
несушек.., – начал загибать пальцы домовой.
– Ты, мужик, не того… – наконец нашелся староста, видно,
сообразив, что если вовремя не встрять, выкуп за обиду в два раза
больше лошади и худого кошеля станет. – Мож, тебе еще корову да
пряников медовых в придачу? Что ты как нелюдь!
– Так я и есть нелюдь, дурья твоя башка! Знаю, село у тебя
богатое. Вон, дармоед на постое почти год, – кивнул Торопий на
скривившегося колдуна, – а сиротинушке ее кровные жилишься
вернуть!
– Дедушка! – зашептала Ярина возмущенно. Домовой тут же
прикинулся глухим, буравя глазами мужиков. Те растерянно застыли,
не в силах поверить, что заступник, прозванный дармоедом, оставил
их разбираться со склочной нечистью.
Жаль, сумку не вернут, хотя, если подумать, в ней ничего важного
и не было. Денег немного, травяные сборы она и здесь пополнить
сумеет… Бусы! Свадебный выкуп Тильмара за Нежку – длинные, с
круглыми бусинами из бирюзы, голубыми, как полуденное небо. Ярина
их не носила, некуда было, но тоскливыми зимними вечерами вертела в
руках, представляя, что и у нее жизнь будет яркой, как эти бусы.
Нужно только подождать.
Домечталась. Куда ярче-то, вот-вот загоришься! Но подарка было
жаль до слез, поэтому Ярина подергала старосту за рукав и сказала,
превозмогая робость:
– На дне сумки лежала нитка бус. Верните, пожалуйста.
Домовой возмущенно закашлялся, но не стал ничего говорить при
всех. Ярина и сама понимала: не просить надо, а требовать, но никак
не получалось.
Покосившись на господина, староста кивнул и направился в деревню
вместе с разочарованными селянами: те предвкушали потеху, а вышла
мелкая ссора, не скандал даже. Волков Ярина отпустила сама. На
полянке остался лишь колдун, привалившийся спиной к ближайшей
березе, и Ивар, со спокойствием древнего изваяния наблюдавший за
ней.
– Спасибо тебе, женщина из леса, – отрывисто сказал он,
выдавливая слова как через силу. – За сына. Что спасла. Что
вернула.
Он протянул платок, но Ярина в ответ замахала руками. Куда ей
такое сокровище? Продать? Рука не поднимется. Носить? Не сможет, не
ее это. Она к нарядам, которые для нее домовой из сундука доставал,
прикоснуться без благоговения не могла, в простых рубахах было
привычнее.
– Нельзя, нельзя. Оставь. Ведь память. И не меня тебе
благодарить надо, кикиморы его спасли, я принесла только.