До рассвета еще далеко, но с улицы через окна льется голубоватый
приглушенный свет – это работает стандартное уличное освещение.
Странно, я прекрасно помню, что когда «Аврора» привезла меня в
Сокольничий Парк, фонари не горели, весь квартал был погружен во
тьму. Не иначе это все проделки ребят с «Бутвилей». Ладно, как бы
то ни было, свет – это здорово, даже такой неяркий. Зато теперь я
могу достаточно хорошо рассмотреть все углы. Вроде опасности нет.
Можно расслабиться и поискать водопровод.
Вскоре обнаруживаю небольшую комнатку без окон с расколотым
унитазом и старой пластиковой ванной. Раковины, как и кранов, нет,
а из стены торчат черные хоботки труб. Трубы без заглушек, но они и
не нужны – похоже, воды в них не было уже много-много лет. Ну, и
хрен с ней, обойдусь. С минуты на минуту должны прибыть спасатели.
Я не могу точно сказать, сколько минуло времени с нашего разговора,
– часы были встроены в коммуникатор, который достался той жуткой
твари из лифта – но наверняка полчаса уже прошли. Кажется, мне
советовали держаться ближе к окнам. Что ж, пришло время выполнить
совет. Ковыляю к окну. Слышу тихий посвист турбин двигателя мобиля
и радостно высовываюсь наружу.
– Эй! Я здесь!
Меня слышат – перед окном зависает хищная морда «Бутвиля».
Подчиняясь инстинкту, успеваю упасть на пол за мгновение до того,
как выстрелы сбивают крошку с пластика стен. Прижимаюсь к полу и
ползу, извиваясь, как ящерица, к выходу из квартиры. Выкатываюсь в
коридор под спасительную защиту стены, краем уха слыша, как
«Бутвиль» высаживает пассажиров прямо через окно.
Поспешно вскакиваю на ноги, но больная лодыжка подворачивается,
я падаю, впечатываясь макушкой в ножку оказавшегося здесь очень
некстати стола. Надо ли говорить, что этот стол – лишь один из
многих в привычной уже пирамиде из мебели. Сажусь, потирая голову,
и тут…
Прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в
красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп, я могу как
следует рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на
вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей
нет и в помине. Чем он смотрит или говорит, непонятно. Может, в
данный момент он вообще стоит ко мне спиной?
– Есще кусшадь даий, – просит он. Мне кажется, или его интонация
и впрямь изменилась? По‑моему, теперь в голосе звучат эдакие
игривые, довольные нотки.